Мстительница

Лестница пролегала по внутренней стороне очень широкой шахты – около ста пядей в поперечнике, насколько я могла судить. Пролеты выступали из стен, выглядели достаточно прочными, и места хватало, чтобы три человека шли бок о бок. Но не было перил, и, как бы я ни старалась сфокусировать взгляд на следующей ступеньке, было невозможно отрешиться от вида на лестницу, продолжавшую свой крутой спуск, изгибаясь вдоль противоположной стены, спиралью уходя вниз в головокружительную темную пустоту. Группа Ракамора провела большую часть своего времени в шарльере, спускаясь или поднимаясь по этим кошмарным лестницам, и я начала задаваться вопросом, хватит ли у меня выдержки, чтобы с этим справиться.

А еще приходилось спешить. Не было смысла тянуть время. Добыча располагалась в лиге под нами, и уклон лестницы значил, что пройти придется целых три. В скафандрах наша максимальная скорость составляла чуть меньше половины лиги в час, так что нам требовалось по меньшей мере шесть часов, чтобы просто добраться до трофея.

И это было не самое худшее. Чем глубже мы уходили, тем больше усилий требовал каждый шаг, и усталость была тут совершенно ни при чем. Я всю жизнь провела между поверхностью Мазариля и стеклянной шкурой небесной оболочки и поэтому никогда не подходила к поглотителю ближе чем на четыре лиги.

Здесь же, когда мы прошли через поверхностную дверь, между нами и поглотителем было расстояние в те же четыре лиги. К тому времени как мы добрались до добычи, под нами оставалось всего три лиги. Этого было достаточно, чтобы мы ощутили, как наш вес вырос более чем наполовину: ноги стали будто свинцовые, и каждый шаг теперь требовал больше осторожности, чем предыдущий.

На полпути к ядру, где в резервуаре размером с дом содержался поглотитель, стиснутый магнитным пинчем, мы бы при ходьбе испытывали такую тяжесть, словно весили в четыре раза больше. Впрочем, я бы удивилась, сумей мы к тому времени хотя бы ползать.

– Шахта уходит гораздо глубже, – сказал Джастрабарск, пока мы собирались с силами для последнего поворота лестницы. – Может, до самого конца. Но если там и есть какие-то трофеи, оставаться им нетронутыми, покуда Старое Солнце не погаснет.

– Нести всякие штуки вверх по этой лестнице будет еще тяжелее, – проговорила я, чувствуя себя так, словно ноги отказались мне повиноваться.

– Да уж, тот еще адок, – согласился капитан с каким-то злорадным удовольствием. – Но если это тебя утешит, с каждым шагом наверх ты будешь становиться легче. Хотя этого можно и не заметить, потому что от запаса сил останутся последние капли. Теперь смотри под ноги, Арафура. Я не раз видел, как славные люди спотыкались на последнем этапе.

Я вовсе не собиралась спотыкаться. Я думала о той истории, которую мне рассказали на «Скорбящей Монетте»: о Клыке, Гитлоу – муже Прозор, запаниковавшей Шевериль и их криках во время долгого падения в шахту.

Мне на ум пришли и худшие способы умереть, но их было не много.

Один из лестничных пролетов привел нас к дверному проему в отвесной стене шахты, и за этим скромным проемом тянулась бесконечно разветвляющаяся сеть помещений и малых шахт – куда более обширная, чем мы могли изучить за считаные часы. Не было света, кроме того, который давали наши фонари, но энергия все еще просачивалась сквозь стены, питая некоторые двери с их механизмами. Открыватели и оценщики Джастрабарска о чем-то невнятно переговаривались, в то время как мы с Прозор по большей части держали рот на замке, если никто не интересовался нашим мнением. Карты Лофтлинга вертели так и этак, делали на них заметки светящимися чернилами.

– Только поглядите, какой бардак оставил после себя Ракамор, – проворчал кто-то, указывая на груду инструментов и режущего оборудования возле одной из дверей.

– Они собирались вернуться, – сказала я. – Рэк хотел спуститься сюда раз восемь или девять, таков был план. А потом на нас напала Боса. Они едва успели добраться до катера.

– Мы благодарны им за то, что они были первыми, – произнес Джастрабарск, уперев руки в бока и оценивая мусор, оставшийся после предыдущей экспедиции. – И за щедрое пополнение нашего инвентаря. Сколько осталось времени?

– Двенадцать часов одиннадцать минут, – сказала Прозор, а потом прибавила, поддразнивая его: – Ну что, капитан, поджилки еще не трясутся?

– Они трясутся всякий раз, когда я вижу шарльер. Вот почему я до сих пор жив. Мне не обязательно любить эти места, чтобы получать от них честную прибыль. – Затем он постучал кулаком по макушке своего шлема. – На трещальнике какой-то шум помех. Ну, наверное, это ерунда.

Но стоило войти в главный тайник с добычей, как потянулась длинная вереница всевозможных мелких поломок в скафандрах. Трещальник, с помощью которого мы переговаривались, отказал первым, но этим дело не закончилось. Фонари начали мигать. Клапаны рециркуляции – заедать. Моя перчатка затвердела до такой степени, что я едва могла шевелить пальцами.