Читаем Мститель полностью

– Не думал, господа, что эта встреча будет проходить с такими высокопоставленными чиновниками… Честно говоря, я рассчитывал на пожертвование от фонда Ротшильда, которое могло бы помочь изданию новой Еврейской энциклопедии, а часть средств я думал отдать в еврейский детский дом в Париже, которому я постоянно помогаю… Однако поясните мне, пожалуйста, связь между вами и господином Розенбергом.

Доктор Марек Брызда ответил:

– Посмотрите на ситуацию в Восточной Европе. Уверен, что Вы читаете газеты и следите за происходящим. Польша зажата между СССР, который так и хочет снова вернуть нас себе и сделать из нас советскую губернию, и нацистской Германией. Гитлер пока что нацелен на соединение с Австрией. Две недели назад он уже фактически её присоединил к рейху, вынудив канцлера Шушнига подписать унизительный ультиматум под угрозой военного вторжения, в котором Австрия фактически стала протекторатом Германии, а лидер австрийских нацистов Зайсс-Инкварт назначен министром внутренних дел. Австрии уже фактически нет. Съев её, Гитлер, скорее всего, не успокоится и устремит свой взор на бедную Польшу. В любом случае фонд барона Ротшильда, трезво оценивая все эти риски, заключил с нами договор о взаимной помощи. Мы будем помогать местным евреям Польши, если это потребуется. Вот наша связь с господином Розенбергом. Да и сам он, если бы не этот неожиданный вызов, был бы сегодня тут, с нами. Уверен, что он захочет встретиться с Вами отдельно.

Шолом понял связь между ними и фондом Ротшильда и начал спрашивать о жизни в Варшаве. Тем временем принесли еду, и начался обед, во время которого он узнал много интересного о жизни в Польше. Перед десертом Шолом вышел в туалет.

«Странные поляки… – думал он, – и вся эта встреча какая-то странная. Ни денег пока что, ни Розенберга…»

Пока Шолома не было за столом, человек, представившийся Ковальским, вытащил из кармана какой-то порошок и всыпал его в стакан с минералкой Шолома. Затем он быстро вытащил второй порошок и высыпал его в бутылку с минеральной водой, стоявшую рядом.

– Ось і добре, Іван. Сідаємо. Зараз жид прийде,[216] – шепотом сказал псевдо-Брызда на украинском.

Шолом вернулся. Разговор пошел о героизме Шолома, о Париже и о женщинах. Поляки заказали всем штрудель на десерт, оплатили ужин и вызвали Шолому такси в отель.

Шолом приехал в двенадцатом часу ночи в своей отель, забрал ключ у клерка и направился к себе в номер. Он прошел внутрь. Снял с себя пиджак и ботинки, отцепил бабочку и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Он подошел к стеклянной двери, ведущей к балкону, и открыл её. В кресле балкона кто-то сидел. Он отчетливо увидел чей-то темный женский силуэт.

– Кто Вы? – спросил Шолом по-английски.

– Садись, Шоломке… – услышал он до боли знакомый и родной мамин голос.

– Мама?! – крикнул Шолом что есть мочи и бросился к ней.

Перед ним на кресле сидела самая прекрасная женщина мира, его любимая мама, молодая и красивая, такая же, какой она была в его далеком детстве.

– Мама!!! Ты ли это?! Или я сплю? – крикнул Шолом и бросился к ней в объятия.

Мама была настоящей и живой. Он целовал её руки, голову, волосы.

– Мамочка, ты пришла ко мне из рая? Скажи мне… Мамочка… Мамочка моя любимая… Как я скучал по тебе… Как я звал тебя ночами… Как я разговаривал с тобой… Ты слышала меня? Ты слышала? Скажи мне… Ведь мне было всего семь лет, когда Б-г забрал тебя от нас… – говорил он.

– Я всегда слышала тебя, мой любимый сыночек. Я всегда была рядом с тобой. И я всегда старалась приходить к тебе во сне, выпрашивая на это особое разрешение у Б-га… – ответила его мама.

Она гладила его густые волосы и целовала его лоб, щеки, глаза.

– Шоломке, родной мой… Тьма опускается на землю… Зачем тебе здесь быть? Я пришла за тобой. Отец так скучает по тебе. И дед Мойше. И дед Авигдор. И бабушки. Все тебя ждут, мой герой… Пойдешь со мной? – спросила его мама.

Шолом заплакал от счастья и облегчения.

– Мамочка, любимая моя… Я не плакал в боях… А сейчас плачу… Как я могу тебе отказать? Конечно, я пойду с тобой… – произнес он.

– Сядь на кресло. Вот так. И дай мне руки. Тебе не будет больно, – сказала мама.

Шолом послушно сел в кресло и протянул маме обе руки. В следующий же миг он уже стоял рядом с мамой, а его тело спокойно сидело на кресле, смотря на ночной океан.

– Полетели, сыночек? Ты умеешь летать? Давай я тебя научу, – шепнула ему мама. – Вытяни руки и взмахни ими. Лети за мной – сказала она и взмыла в темное небо.

Шолом полетел вслед за ней. Ему было очень легко и хорошо. Они поднялись ввысь, в черное ночное небо, и, поравнявшись с луной, попали в какой-то темный коридор, быстро пролетев который, вылетели в золотой и прекрасный мир, где уже не было ни боли, ни страха, ни болезней, ни смерти, ни старости, ни зла…

Шолома встречали царь Давид и Баал-Шем-Тов, и прекрасный золотой свет шел от них и соединился с ним. Навстречу ему летел отец, молодой, без единого седого волоса. А за ним летели его дедушки, бабушки и другие родственники…

<p>Сцена 59</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза