Возмущение Элизабет росло с каждой минутой. Однако, отвечая мне, она всячески старалась сохранить внешнее спокойствие.
– Вы глубоко заблуждаетесь, мистер Дарси, думая, что на мой ответ повлияла манера вашего объяснения. Она лишь избавила меня от сочувствия, которое мне пришлось бы к вам испытывать, если бы вы вели себя так, как подобает благородному человеку.
Я был поражен. Если бы я вел себя, как подобает благородному человеку? Я никогда не был никем иным, кроме как благородным человеком, джентльменом.
– В какой бы манере вы ни сделали мне предложение, я все равно не могла бы его принять, – бросила она мне.
У меня это не укладывалось в голове. Она никогда не приняла бы моего предложения? Никогда не согласилась бы войти в семью Дарси? Никогда не приняла бы привилегии, которые предоставил бы ей статус моей жены? Да она с ума сошла. А винит во всем мои манеры и мой характер! Лицо моё, должно быть, выражало недоверие и растерянность. Всё это происходит со мной, человеком желанным и принятым в гостиных всех лучших домов Англии.
Но это было ещё не всё.
– С самого начала я бы могла сказать: с первой минуты нашего знакомства ваше поведение дало мне достаточно доказательств вашей заносчивости, высокомерия и полного пренебрежения к чувствам тех, кто вас окружает. Моя неприязнь к вам зародилась еще тогда. Но под действием позднейших событий она стала непреодолимой. И не прошло месяца после нашей встречи, как я уже ясно поняла, что из всех людей в мире вы меньше всего можете стать моим мужем.
Моё недоверие сменилось гневом, а гнев – чувством унижения. Унижение моё было жесточайшим.
– Вы сказали вполне достаточно, сударыня, – я был краток. – Я понимаю ваши чувства, и мне остается лишь устыдиться своих собственных. Простите, что отнял у вас столько времени, – и чтобы доказать, что даже после обрушившихся на меня оскорблений я остаюсь джентльменом, добавил, – и примите мои искренние пожелания здоровья и благополучия.
И с этими достойными благородного человека словами я покинул комнату.
Я дошел до Розингса, не замечая ничего вокруг себя. Весь мир заменила мне Элизабет. Элизабет сказала, что я сделал несчастной её сестру. Элизабет сказала, что я разрушил надежды Джорджа Уикхема. Элизабет сказала, что моё поведение было недостойно джентльмена. Элизабет, Элизабет, Элизабет…
За обедом я не сказал ни слова. Я ничего не видел, я ничего не слышал, я не ощущал никаких вкусов. Я только думал о ней.
Никакие мои усилия не могли стереть из памяти её обвинения. Обвинение в том, что я воспрепятствовал счастью её сестры, может быть и справедливо, но я действовал из лучших побуждений. Но обвинение в том, что я разрушил надежды Уикхема, имело совсем другой смысл. Оно ставило под сомнение мою честь, и я не мог оставить его без ответа.
– Сыграем на бильярде? – предложил полковник Фицуильям, когда леди Кэтрин и Энн удалились к себе.
– Нет, спасибо. Мне абсолютно необходимо написать письмо.
Он пристально посмотрел на меня, но ничего не сказал. Я вернулся в свою комнату и взял перо. Я не мог не ответить на обвинения. Мне необходимо было доказать ей, что она неправа. Но как?
«
Я зачеркнул эти строки сразу, как только написал. Она не была «моей дорогой мисс Беннет». У меня не было никакого права называть её дорогой.
Я смял лист бумаги и выбросил его.
«
Имя вызывает ассоциацию с её сестрой. Не то.
Я швырнул в корзину второй лист бумаги.
«
Нет. Следует начать по–другому.
«
Она не станет читать такое.
«
Так лучше.
«
Да. С известной долей сухости, но, к моей чести, не жестко. Это должно успокоить все возникшие опасения и подтолкнуть её читать дальше. Но о чем написать дальше? Как облечь в слова то, что я чувствую и пытаюсь объяснить?
Я бросил перо и подошел к окну. Глядя на парк, попытался собраться с мыслями. Было тихо. На безоблачном небе сияла луна. Под этой же луной в пасторском доме была Элизабет. О чем она думает? Возможно ли, чтобы она думала обо мне? О моем предложении? О моих прегрешениях.
Мои прегрешения! Не согрешил я ни в чем! Я вернулся к столу и перечитал написанное. Взял перо и продолжил – слова потекли из–под пера.