Mr. Darcy's Diary

– С таким же правом я могла бы спросить, – ответила она, – о причине, по которой вы объявили, с явным намерением меня оскорбить и унизить, что любите меня вопреки своей воле, своему рассудку и даже всем своим склонностям? Не служит ли это для меня некоторым оправданием, если я и в самом деле была с вами недостаточно любезна? Но у меня были и другие поводы. И вы о них знаете. Если бы даже против вас не восставали все мои чувства, если бы я относилась к вам безразлично или даже была к вам расположена, неужели какие–нибудь соображения могли бы склонить меня принять руку человека, который явился причиной несчастья, быть может непоправимого, моей любимой сестры?

Я почувствовал, что кровь прилилась к моему лицу. Значит, до неё дошли слухи. А я надеялся, что она не узнает и не станет думать плохо обо мне. Но мне нечего было стыдиться. Я действовал в интересах друга.

– У меня есть все основания составить о вас дурное мнение. Ваше злонамеренное и неблагородное вмешательство, которое привело к разрыву между мистером Бингли и моей сестрой, не может быть оправдано никакими мотивами, – сказала она.

Лицо мое окаменело. Злонамеренное? Неблагородное?

Вот уж нет.

– Вы не станете, вы не посмеете отрицать, что являетесь главной, если не единственной причиной разрыва. Бингли заслужил из–за него обвинение в ветрености и непостоянстве, а Джейн – насмешку над неоправдавшимися надеждами. И они оба не могли не почувствовать себя глубоко несчастными.

Я не мог поверить в то, что услышал. Ветренность и непостоянство?

Кто посмеет судить Бингли как ветренного и непостоянного за то, что он уехал в Лондон, когда у него там были дела?

Насмешка над неоправдавшимися надеждами? У мисс Беннет не могло быть никаких надежд, кроме тех, что внушила ей мать, а та не видела ничего, кроме пяти тысяч фунтов годовых у Бингли.

Глубоко несчастными? Так оно и было бы, если бы Бингли открыл свои чувства Джейн. Он оказался бы мужем женщины более низкого положения.

– Я не намерен отрицать, что в пределах моих возможностей сделал все, чтобы отдалить моего друга от вашей сестры, и что я доволен успехом моих усилий. О Бингли я позаботился лучше, чем о самом себе.

– Но моя неприязнь к вам, – продолжала Элизабет, – основывается не только на этом происшествии. Мое мнение о вас сложилось гораздо раньше. Ваш характер раскрылся передо мной из рассказа, который я много месяцев назад услышала от мистера Уикхема. Что вы можете сказать по этому поводу? Каким дружеским участием вы оправдаетесь в этом случае? Или чьим неправильным толкованием ваших поступков вы попробуете прикрыться?

Уикхем! Она не могла выбрать имя, которое в большей степени ранило бы меня и вызвало бы большее отвращение.

– Вы весьма близко к сердцу принимаете судьбу этого джентльмена, – вспыхнув, заметил я.

И тут же пожалел о своих словах.

Что мне было до её интереса к Джорджу Уикхему? После отказа выйти за меня замуж, ничто в жизни Элизабет не должно было интересовать меня.

И все же я почувствовал ещё большее унижение, и меня захлестнуло новое чувство, которого раньше я не испытывал и которое было мне совершенно ни к чему. Ревность. Мне было невыносимо думать о том, что она могла предпочесть мне Джорджа Уикхема! Что она не смогла разглядеть под его лощеной внешностью черной души.

– Может ли остаться равнодушным тот, кому сделались известны его утраты?

– Его утраты! – повторил я. Что за истории он ей рассказывал? Уикхем, у которого было всё, которого любили и баловали в детстве и который, несмотря на доброе к нему отношение, вырос в самого распутного и развратного молодого человека среди всех известных мне.

Когда я подумал о деньгах, которые мой отец потратил на него, о предоставленных ему возможностях, и о помощи, в которой не отказал ему я сам, мои губы непроизвольно скривились в усмешке.

– Что ж, его утраты и в самом деле велики.

– И в этом виновны вы! – с жаром воскликнула Элизабет. – Вы довели его до нищеты – да, это можно назвать нищетой! Вы, и никто другой, лишили его тех благ, на которые он был вправе рассчитывать. Вы отняли у него лучшие годы жизни и ту независимость, которая принадлежала ему по праву и по заслугам. Все это – дело ваших рук! И при этом вы еще позволяете себе посмеиваться над его участью?!

– Ах, вот как вы судите обо мне! – воскликнул я, быстро шагая из угла в угол. – Вот что вы обо мне думаете! Благодарю за откровенность. Судить по–вашему – я и впрямь кругом виноват. Но, быть может, мои прегрешения были бы прощены, не задень вашу гордость мое признание в сомнениях и внутренней борьбе, которые мешали мне уступить моим чувствам? Не мог ли я избежать столь тяжких обвинений, если бы предусмотрительно от вас это скрыл? Я не стыжусь чувств, о которых вам рассказал. Они естественны и оправданны. Могли ли вы ждать, что мне будет приятен круг людей, в котором вы постоянно находитесь? Или что я стану себя поздравлять, вступая в родство с теми, кто находится столь ниже меня на общественной лестнице?