Можно тебя навсегда

     – Степан Матвеевич, как считаете, ребёнок Богдана? – взвизгнула Марина.

     – Ничего не считаю, иди работать!

     – А всё-таки?

     – Всё-таки? – Степан Матвеевич выразительно крякнул. – Чего ж не его? Ежели вспоминать, то в прошлом годе Палыч аккурат по весне в Москву ездил.

     – Отчего же раньше не привезти дитё, когда родился? – буркнула Татьяна.

     – В своём уме, девка? – прокряхтел старший конюх. – Где Москва, а где Хакасия! Кто ж детей на такие расстояния возит, ещё и зимой.

     – Сейчас время другое! – возразила дотошная, чрезмерно любопытная Марина, готовая защищать версию о кровавых заговорах и переворотах на просторах родного конезавода любой ценой.

     Богдану нестерпимо захотелось разогнать сплетниц, а лучше уволить к чертям. Оправдать опасения от внезапного появления в жизни начальства женщины на всю катушку! Рты не заткнут, но сплетничать придётся за воротами конезавода.

      – Время всегда одинаковое, и дети – всегда дети, – назидательно ответил конюх.

     – Рецессивные и доминантные… – снова села на своего конька кандидатка на увольнение.

     – Иди на конюшню, заждались. Тебя государство бесплатно учит не для того, чтоб ты в рецессивных признаках живых людей ковырялась, а чтоб коней лечила. Вот и лечи! Понятно? – гаркнул Степан Матвеевич.

     Через пару минут Степан Матвеевич стоял на пороге кабинета начальника, стучась в дверную коробку. Была у старшего конюха манера: открыть дверь, сделать шаг вперёд, только потом постучаться, отбив чёткий ритм костяшками пальцев.

     Богдан вопросительно посмотрел на Матвеевича. Тот не изменял себе даже в жару. Сапоги, заправленная в штаны фланелевая рубашка, головной убор, за ухом химический карандаш с размусоленным грифелем, синие следы на ушной раковине.

     – По поводу фуража, – пояснил визит вошедший. – Говорил, к полудню привезут, так нету. Изменилось что? Я архаровцев распущу по домам? Оплата почасовая, а за что платить? Ноги тянуть они и в огороде у мамки с папкой могут.

     На временную работу приглашали местных из желающих зашабашить по-быстрому. Всем удобно, никто не в накладе. В этот раз на зов подскочили четыре рослых, здоровых парня семнадцати лет. В селе на каникулах оплачиваемой работы для них не нашлось, хотя бесплатного труда на благо родительских семей всем хватало с избытком.

     – Выясню, – коротко кивнул Богдан. – А чего не позвонил? – усмехнулся, глядя на старшего конюха. Понятно почему. На юбилей Степану Матвеевичу дети подарили телефон. Старенький кнопочный аппарат сменил смартфон. «Компутер, стало быть» – словами Матвеевича.

     – Ну тебя, от греха! – в сердцах махнул рукой конюх. – Тычешь, тычешь кнопки, а они лётают, как мухи по крупу коня. – Легче ногами дойти, чем… – дальше Матвеевич витиевато выругался, чертыхнулся с обещанием выбросить воплощение зла в своём кармане или отдать жене, та с внуками общается, в одноклассники какие-то подписалась, делать ей нечего.

     – Подожди здесь, – Богдан показал взглядом на диван, стоявший вдоль стены в кабинете. – Мне идти ногами не хочется.

     Степан Матвеевич скептически покосился на натуральную кожу, кинул взгляд на свои сапоги, рабочие штаны, и остался стоять на месте. Старой закалки человек. Такой на заправленную кровать в уличной одежде не присядет, для этого стул существует, на диван в директорском кабинете в рабочей одежде и подавно.

     – Матвеевич, когда это я «в прошлом годе по весне» в Москву ездил? – спросил Богдан, когда вопрос с фуражом был решён, а старший конюх поспешил к «архаровцам», сообщить, что работа сегодня будет.

     – Запамятовал, – пожал плечами Степан Матвеевич. – Никто не помнит, Палыч, и не вспомнит. Только в Москву ты точно ездил, а что там было – не моего ума дело. Я пойду?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

 – Иди, – усмехнулся Богдан житейской смекалке старика.

     Если Богдан «в прошлом годе по весне» в Москве с Крош встречался, то Тёмыч – его сын. Прислушался к ощущениям. Конечно, пацана он своим сыном не чувствовал – не двадцать лет, способность к самообману поистрепалась с течением лет. Однако ожидаемой неприязни в помине не было. Сын – это хорошо. А похожий на свою мать сын – вовсе отлично. Образ рыжего вихрастого мальчишки, не слишком-то послушного, норовящего попасть в неприятности, неожиданно согрел душу.

Глава 49

     Стоило подумать о Тёмыче, как на пороге показался он сам, естественно, с мамой.

     – Привет, – Крош испуганно заглянула в распахнутую дверь кабинета, быстро обшарила взглядом пространство, только потом уставилась на Богдана.