Можно тебя навсегда

     Как издевательство вселенной выглядело первое совместное утро, воспоминания о котором не давали покоя, вызывая стояк, будто он сопливый школяр, впервые увидевший откровенное порно.

     Накануне Богдана сильно задержали на конезаводе, он бесился, срывался на рабочих, извёл подчинённых требованиями и всё равно вернулся домой лишь в половине девятого. Брата ожидаемо не было – проявил тактичность, уехал в Абакан. Женя крепко спала, обняв подушку. Рыжие волосы разметались по постельному белью, сорочка задралась, показывая край трусов-шортиков.

     Богдан тихо разобрал диван в той же комнате, решив, что вторгаться в комнату брата не стоит, а с Женькой заранее договорились, пока попробуют ночевать вместе. Уснул ближе к полуночи, что таить, нервировало присутствие посторонних, было непривычно слышать женское дыхание, сопение младенца, но сильнее мешало желание забраться в кровать к Крош. Подтянуть расслабленное женское тело на себя, прижаться пахом к окружностям бёдер, положить руку на тяжёлую грудь, едва сжать, почувствовать, как напрягается сосок под ладонью. Вдавить напрягшийся член в соблазнительную мягкость ягодиц и между ног.

     Проснулся с первыми лучами, встал по надобности. Возвращаясь, тихо-тихо открыл дверь, чтобы не разбудить ни Крош, ни Тёмыча и застыл намертво вкопанным соляным столбом.

     Твою мать! Твою ты богу в душу мать!

     Кровать Жени стояла вдоль стены, головой к окну, ногами ко входу. Женя лежала на животе, щекой уткнувшись в подушку, крепко зажмурив глаза. Сорочка закинута выше поясницы, трусы отброшены в сторону. Ноги подогнула под себя, максимально, насколько позволяет почти коленно-локтевая позиция, раздвинула. Приподнявшаяся попка демонстрировала всё, что до этого момента было скрыто от глаз. Юркая ладошка ласкала между разведённых ног, бёдра двигались в унисон руке. По комнате разносился приглушённый, сдавленный стон. Вид, едва не лишивший рассудка Богдана.

     Твою мать! Твою ты богу в душу мать!

     Стоило нечеловеческих усилий оставаться на месте, не выдать себя ничем, на то, чтобы уйти, силы воли не хватило. Сразу после Жениного оргазма умудрился неслышно прикрыть дверь. Богдан скрылся в ванной комнате, чтобы передёрнуть. В глазах потемнело, дыхание сбилось, сдавив шею горячими тисками, похоть скручивала мысли. Он кончил, едва стащив штаны, как перевозбудившийся пацан.

     Казалось бы – проблема яйца выеденного не стоит. Он хочет, она – очевидно, тоже. Они не школьники, никто и ничто не запрещает трахаться, однако всё время что-то мешает. То Женька начинала заметно нервничать, превращаясь из приветливой, обожаемой Крош во взбудораженный комок нервов, то Тёмыч с виртуозной настойчивостью перетягивал внимание на себя, а то… Как же ненавидел Богдан эти бесконечные «то».

     Хоть спаивай Крош, честное слово – Богдан усмехнулся своим мыслям, на полном серьёзе посмотрел на календарь. Близился день рождения Жени, веская причина немного отпустить тормоза.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 48

     – Ты видела её? – услышал Богдан за окном кабинета.

     Понятно всё, снова сплетницы стрекочут, как сороки. Приезд гостьи из Москвы к владельцу конезавода наделал много шума. Хорошо, Женька не догадывалась о кружащихся вокруг неё и Тёмки сплетнях, разговорах, шепотках. Чего только не говорили, не предполагали, не обсуждали за прошедшие несколько дней. Порой от нелепых предположений волосы вставали дыбом, иногда разбирал смех, но чаще слухи оставляли равнодушным. Богдан никак не реагировал, привык за почти семь лет жизни в сельской местности, что сплетни – неотъемлемая часть жизни. Начнёшь опровергать или вмешиваться в разговоры – не остановишь машину по производству жареных фактов. Налаженное кумысное производство работало с перебоями по сравнению с сороками, разносящими новости.

     – Вчера, в магазине, – ответил голос бухгалтерши Татьяны. – С ребёнком, – последнее шепнула, как великую тайну поведала. «С-с-с ребё-о-о-о-нко-о-о-ом».

     – Скажи, не его мальчишка! – ветеринар, будущая надежда иппологии Марина аж взвизгнула, так хотела доказать свою правоту.

      – Не знаю, говорят, похож на Богдана Павловича, и мне так показалось…

      – Ты дура?! Ребёнок рыжий, как у него мог родиться рыжий сын?!

     – Почему нет-то?

     – Про рецессивные и доминантные признаки слышала? – авторитетно заявила Марина. – Нас, знаешь, как в институте гоняли…

     – Лошадь с человеком не путай.

     – Таня, ты правда дура?

    – Дура ты, Марина. Не стоит лезть не в наше дело!

    – «Не наше», «не наше»… Подгребёт эта мамзель под себя конезавод, вышвырнет всех с работы, будет тогда «не наше дело».

     Когда гостья Усманова успела превратиться в опасную для работников конезавода личность, сколь извилистыми путями пришёл этот нелепый вывод, какими ещё подробностями обрастёт пребывание Жени в доме Богдана, не ведомо и самим сорокам. Но заткнуть фонтан красноречия, живого воображения невозможно, пока не случится что-нибудь не менее значимое в поселковом мире.

     – Чего растрещались, трандычихи? – громыхнул под самым окном старший конюх.