Можно тебя навсегда

     Обхватил одной рукой талию Жени, другой нырнул под адово платье, гладил бедра, сдавливал ягодицы, скользил по краю кружева трусов. Осыпал поцелуями щёки, губы, шею, скользил языком по ключицам, слизывал выступившую испарину на груди, чувствуя под тонкой красной тканью напрягшиеся соски. Сходил с ума от сладкого, глубокого, жаркого женского дыхания, говорящего, что стоит надавить – всё будет. Здесь, сейчас, не сходя с дивана.

     Стоит лишь отодвинуть в сторону уже насквозь влажные трусики из развратного алого кружева, дёрнуть молнию на своих джинсах, приспустить их, ворваться. Получить то, что так долго, настолько неистово хотел, что на осторожность, аккуратность, чуткость попросту не хватит терпения. Всё, что хотел Богдан – взять. Жёстко, ритмично, не считаясь ни с кем и ни с чем. Вколачиваться, вдалбливаться, трахать до чёрных точек в глазах, сбившегося дыхания, пота.

     Женька шептала невразумительное, в перерывах между поцелуями пробиралась ладонями под футболку, гладила по груди, задевала ногтями соски, от чего Богдана подрывало на месте. Он выгибался, стремился навстречу, всё отчетливее понимая – не остановится. На краю сознания, в теменной области билась тщедушная, жалкая мысль, что у него нет с собой презервативов, там же появлялся ответ, мол, к чёрту, всё к чёрту. Ему не нужна защита, чтобы поиметь свою женщину, он готов к любым поворотам.

     Почувствовал, как Женька начала сползать с колен, не отрывая руки от области паха, где юркие пальцы уже разделались с клёпками, пряжкой, и поглаживали готовый лопнуть от напряжения член. Рефлекторно качнул бёдрами, застонал отрывисто и громко, зажмурил глаза от нескончаемого, острого наслаждения. Потерялся в удовольствии, забылся. Определённо, бесповоротно сошёл с ума.

     Немного приходить в себя начал, когда отчётливо понял, Женя больше не у него на коленях. Соскользнула рыбкой вниз, устроилась у его ног, облизывая губы, стаскивает с него бельё вместе с джинсами.

     – Жень, – Богдан положил ладонь на женские горячие руки, борясь с неистовым, почти нечеловеческим желанием выдать в податливый рот. Как героиновый наркоман не мог слезть после первой дозы, отказать себе. – Женя! – наконец удалось стряхнуть наваждение, сосредоточиться на разрумянившемся женском лице, суметь отодвинуться на несколько сантиметров, перехватить настойчивые движения.

     Он не был сумасшедшим, чтобы отказываться от минета. От такого минета, который готова сделать Женя – тем более. Чёртового, почти мифического, горлового. Но, сраный ад, они уже проходили это. Сумасшедшее дежавю!

     – Женя! – он бесцеремонно дернул Крош на себя. Поймал, чтобы не ушиблась, прижал к себе, удержал пальцами лицо, заставил смотреть в глаза. Похоть заволакивала мозг, особенно когда взгляд падал на приоткрытый, влажный рот и слезящиеся глаза.

     – Евгения?! – Женька застыла на окрик, уставилась на Богдана, как перепуганный светом фар ёжик, или Крош. – Жень, что происходит?

     – Я бы могла…

     – Я знаю, что бы ты могла, – отрезал он, интонационно выделяя «что». – У тебя месячные?

     – Нет, – буркнула Крош, вдруг покраснев. Твою мать, институтка нашлась! – Ты против?

     – С ума сошла? Покажи мне мужика, который против, чтобы ему как следует отсосали. Я хочу понять, почему второй раз ты настаиваешь на орале? Если тебе нравится – отлично. Я в твоём полном распоряжении в любое время суток, только задницей чувствую, дело не в твоём адовом желании заглатывать по самые яйца.

     – Ну…

     – Ну? – он не выдержал бесконечного молчания, окрашенного лишь женским смущённым громким сопением.

     – Я не была у врача после родов. Роды сложные были, в роддоме врач сказала – обязательный половой покой, пока гинеколог не разрешит.

     – Полгода прошло.

     – Да хоть десять лет! У тебя же не… не… там почти бейсбольная бита! Иди, разорвись во всех местах, а потом затолкай в себя биту, а я посмотрю!

     Богдан молчал. Женька пыхтела, пыталась сползти с него, в этот раз точно не для благого дела.

     Богдан молчал. Женька насупилась, одёрнула грёбаное платье, всё ещё заставляющее «бейсбольную биту» стоять, как гренадёр на построении.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

  Богдан молчал. Пока не выдержал, не закатился громким смехом, прижимая к себе захлёбывающуюся от такого же отчаянного смеха Крош. Лишь минуту спустя они резко замолчали, как нашкодившие школяры обернулись на коляску Тёмыча, тот мирно спал, раскинув в сторону кулачки.

Глава 53

     Погода выдалась тёплая, вернее сказать, жаркая. Тёмыч умаялся, сейчас спокойно сидел в коляске, время от времени поглядывая на яркие носки с пришитыми к ним смешными зверятами. Крош – рукодельница. Богдан мало понимал в этом, однако, не нужно быть гуру от лёгкой промышленности, чтобы оценить сшитые костюмчики, игрушки, развивающие коврики, покрывальца, подушечки и прочую, на его взгляд – ерунду, однако же, нравящуюся Тёмке. Например, красный непонятный зверь, не то заяц, не то пёс, пришитый к носку, вызывающий восторг малого.