Можно тебя навсегда

     Чуть меньше недели прошло со дня приезда Крош с Тёмычем. В первое мгновение, увидев Женьку в аэропорту, он с трудом сдержал порыв отпрянуть, а потом прижать к себе перепуганную, сжавшуюся гостью, превратившуюся из привлекательной женщины в комок из нервов и подкатывающих слёз. Разительная, не в лучшую сторону, перемена по сравнению с апрелем, ошеломляла. Она бесконечно дёргалась, норовила сжевать собственные губы, оправляла футболку, волосы, как первоклашка перед прививкой рядом с кабинетом врача. Заметно похудела, вероятно, это даже неплохо – женщины вечно стремятся скинуть килограммы, часто абсолютно зря, – если бы не пугающие синяки под глазами и заметно осунувшееся личико.

     Чёртов ад! Он невольно задался вопросом, когда Крош последний раз нормально ела, да что там, когда она вообще последний раз ела.

     Действительно, первые дни после приезда она бесконечно вскакивала во время еды, перекусывала на ходу, жевала первое, что попадётся под руку, несколько раз откусив, стремглав неслась к сыну на каждый писк. Богдан не был сторонником спартанского воспитания, вот только человек, тем более молодая мать, должна где-то черпать силы, как минимум – это сытная пища и здоровый сон.

     Со сном проблема решилась почти сразу. На второе утро, присмотревшись к режиму Тёмыча, позволив попривыкнуть к чужому дядьке, Богдан проснулся раньше пацанёнка, приготовил смесь и, не успел тот открыть глаза и разбушеваться, сам накормил, переодел и снова уложил спать. Малой посматривал с подозрением, но трескал с аппетитом, посчитав, что бутылочка с заветной смесью дороже принципов. Женька подскочила сразу за сынишкой, настороженно наблюдала за Богданом, но инициативу перехватывать не спешила, а потом уснула. Просто вырубилась. К девяти утра проснулась, в тот день она не сшибала углы и не норовила уснуть стоя.

     Так у них и повелось – ранним утром вставал Богдан, Тёмыч продолжал смотреть с подозрением, всем своим видом показывая, что здоровенный чужой мужик не вызывает и чуточки доверия, однако в соску вцеплялся, а после благополучно засыпал. Как ни странно, и дневной сон приходил в норму, то ли климат и свежий воздух так влияли, то ли настроение мамы сказывалось, но с каждым днём малой становился спокойней и спокойней.

     Бедняга Крош не верила происходящему, постоянно дёргалась, искала мнимые болезни, подвох, тогда как Тёмыч с аппетитом ел, крепко спал, с энтузиазмом ползал, норовил открыть дверь шкафа, с силой колотил по навесным игрушкам, в восторге верещал, когда видел электрокачель. Последняя вызывала прилив неконтролируемого счастья, причём, запускать её было не обязательно, достаточно усадить и включить карусель с оранжевыми лошадками под весёлую мелодию.

     Богдан замечал, что думает о Тёмыче с теплотой. Ему не хотелось отпрянуть, как от любого другого младенца, не жгли мучительные воспоминания, не вызывал крупную дрожь плач, смех или лепет. Никаких ассоциаций, жалящих воспоминаний. Память об Аришке была сама по себе, постоянной, неизменной константой, а рыжий крепыш – сам по себе. Это был совсем другой ребёнок, другой человек. С отличной от Аришки внешностью, привычками, характером. И этот человек нравился Богдану, он готов был подружиться с ним, стать верным напарником, поставщиком раннего завтрака и ярких лошадок.

     Одним словом, с хозяйственной частью и совместным бытом разобрались быстро. Вспомнился старый уклад, когда Богдан жил в квартире Крош, прошлые привычки возвращались, обрастая по пути новыми нюансами, исходя из сегодняшних реалий.

     Иногда казалось, Женя с Тёмычем – его семья. Всегда жили с ним. Он всегда просыпался по утрам, кормил малого, давая поспать его матери, приходя домой, видел ряд постиранных вещичек, болтающихся на верёвке с обратной стороны дома. Целовал Женю перед уходом из дома, жадно вдыхая пудрово-цветочный микс запахов крема, шампуня и кожи с россыпью янтарных веснушек.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 47

     Мешал идиллии один-единственный нюанс, в котором прятался дьявол. Секс. Грёбаный, необходимый Богдану секс. Не абстрактное желание снять напряжение, достигшее, кажется, юношеского пика, а секс именно с Женей.

     Видит бог, ещё до приезда гостей он пообещал себе не давить на Женю, несмотря на нечеловеческое, сносящее крышу и здравый смысл вожделение, стоило вспомнить произошедшее в апреле. Повторил себе раз семьсот, что лишь идиот начнёт лезть в женщине, которую фактически послал после умопомрачительного минета. Только последний мудак воспользуется ситуацией Крош, растерянностью, усталостью, уязвимым положением, завалит на спину, раздвинув ноги. И ещё миллион раз за прошедшие дни после приезда. И всё, чего добился – вызывающий изжогу вывод: никакого секса. Пока.

     В девственники Богдан не подался, обета целомудрия не давал, в целибат, как институт, не верил. Но, грёбаный ад! В первые дни набрасываться на Женьку он не мог, а на ласковую, нежную прелюдию выдержки попросту не хватит. И круглосуточное присутствие младенца не добавляло возможностей.