«Ага, вот где укрываются мои кромешники!» - сказал себе генерал-губернатор, принимая видение с новой надеждой. Правда, в этот раз, наученный горьким опытом, Федор Васильевич решил поостеречься и кол держать наготове.
Пройдя шагов десять, потом сотню, затем и вовсе с полверсты, он не только не раскрыл хоронящихся партизан, но и не нашел никаких признаков разожженного костра. К своему глубокому разочарованию обнаружил, что вернулся к поросшему осокой черному озеру.
«Странно... Шел-то все прямиком, так с какого ляда мне сюда же ворочаться? Стало быть, кружат бесы…»
Едва Федор Васильевич помянул нечистую силу в разыгравшемся свете полной луны, как противоречащее всем законам рассудка видение, поразило его с новой силой. Потрясенный граф явственно увидел, что по черному опрокинутому на землю водному зеркалу беспрепятственно двигалась отвратительная процессия, подобная тем, что случалась в Средневековой Европе во времена эпидемии чумы. Только вместо покрытых саваном коней и повозок они использовали выросшие до неимоверных размеров, приготовленные искусными поварами соблазнительнейшие блюда.
Впереди, на жареном каплуне, в полуистлевшей сутане некогда пурпурного, а теперь, ржавого цвета, восседал скелет знаменосец, вознося к луне полыхающий от горящего жира остроносый вертел. Легкие порывы ветра раздували полы сутаны, отчего было видно, как пришпоривая каплуна, пожелтевшие кости наездника безжалостно впивались в прожаренные, истекающие соком бока птицы.
Вслед знаменосцу, на жаренных молочных поросятах, вознося факелы к лунному лику, мчалась полуистлевшая свита. Выряженные в камзолы, перевитые пестрыми орденскими лентами, скелеты мерно покачивали приколотыми к шляпам страусиными перьями.
Следом, словно на лавках, на выложенных в полный рост осетрах и стерлядках уселись чины хотя и высокопоставленные, но все же попроще предыдущих. Вместо факелов они держали в руках сальные свечи, чей свет многократно усиливали с помощью кубков из горного хрусталя.
Уже за ними, на жареных дроздах, куропатках, фаршированных щуках, а то и просто на копченых окороках, скакали всяческие прихлебатели, шуты и обласканные дурни, счастливые уже тем, что были приглашены в столь высокую компанию. Они нещадно коптили небо пропитанными жиром волчьими и лисьими хвостами. Те из приживальщиков, чей вид был наиболее ничтожным и гнусным, и вовсе жгли свои обмазанные салом костлявые пальцы.
«Стало быть, это и есть тот самый треклятый Всешутейный Собор! Батюшки святы… - оседая в кусты, тихонечко всхлипнул граф. - Прав, сто крат прав митрополит, сие зрелище будет почище любой бесовщины!»
Очень скоро граф понял, что щипать себя онемевшими пальцами было занятием абсолютно бесполезным. И дремавшая рощица, и выбивающаяся из воды острая осока, и застывшее в лунном свете напоминавшее кляксу озерко были подлинными, на положенном природою законном месте.
Растянувшаяся по озерным водам процессия представляла собой жутчайшую фантасмагорию, и стоило ли удивляться, что оно поразило воображение Ростопчина. Потрясло настолько, что всегда расчетливый граф даже подумал, а не рехнулся ли он от пережитого? Или пришло возмездие за подожженную и уже окрасившую ночь багровым заревом, полыхающую Москву?
Достоверных ответов на происходящие безобразия у Федора Васильевича не было, а разбираться в переживаниях он не видел никакого прока. Лучшим решением было незамедлительно исчезнуть с места мерзкого сборища, а в дальнейшем о пережитом этой ночью благоразумно помалкивать. Как подсказывал многолетний опыт царедворца, не такие страсти забывались, и зрелища почище изглаживались из памяти без следа. Вот потому, когда в жизни Федора Васильевича приключалось что-либо значимое, вместо ответов по существу дела он любил многозначительно замечать: «Не бойтесь ничего: нашла туча, да мы ее отдуем; все перемелется, мука будет».
Впоследствии, когда мучивший и казавшийся неразрешимым житейский вопрос так или иначе сам собой разрешался, всякий убеждался в мудрости и прозорливости Ростопчина, заранее и в присутствии многочисленных очевидцев предрекавшего, что «все перемелется». Казалось бы, пустячок, не стоящая упоминания деталь, однако знающие люди подтвердят, что именно из таких мелочей и складывается репутация, а на таких «пустячках» семимильными шагами восходит человек на вожделенный Олимп, попутно собирая чины и богатства.
Хотя зрелище столь необычной процессии мертвецов овладело вниманием генерал-губернатора, умом он ясно понимал, что надо успеть скрыться до той поры, пока невероятная кавалькада не достигла берега. Стремясь удержать в памяти невообразимое шествие, граф напоследок окинул его взглядом и по-воровски стал пятиться из поросшего кустарником склона.
«Соглядатай!» - раздался за спиной звучный женский голос, и большой медный котел обрушился на многострадальную голову Ростопчина, разнося над окрестностями гулкие раскаты грома.