Вверху был установлен трон, впрочем, это могло быть и высокое античное ложе, на котором в древности императоры возлежали во время пиршества. Самым удивительным в этом зрелище Ростопчину показалась зависшая над Воробьевыми горами луна, которая недвижимо стояла над рукотворным курганом и озаряла трон серебристым мерцанием.
«Вот так штука! Только и осталось, что увидеть их омерзительного предводителя!» - Ростопчин изо всех сил тянул шею, но никакой фигуры на троне разглядеть не мог.
Не стыдящиеся своей наготы ведьмы и мертвецы, не повергаемые тлением в прах, с покорной почтительностью выстраивались ровными шеренгами перед сияющим троном, который величественно возвышался над пробудившейся округой.
Вот они разом преклонили колени, и серебряные лучи брызнули с неба, заскользили по оцепеневшим телам. Лучи проникали под кожу, напитывали лунной силой, придавая женскому естеству особое фосфорическое мерцание. Мертвой же свите они возвращали неподверженную тлению плоть, в которой теплилось подобие жизни.
В этот момент Федору Васильевичу даже почудилось, что живые переплелись с мертвыми, словно скручивающиеся под землей корни деревьев.
Едва завершилось магическое действо, как тут же грянул квартет из лесных рогов или валторн. Пьянящие, стихийные звуки показались Ростопчину донельзя знакомыми и тревожащими воспоминания. Забываясь, он стал напевать плывущую над поляной волшебную мелодию, совершенно не к месту гадая, кому она принадлежит и для чего предназначена.
«Ту-ту, ту-ту, ту-то, ту-то…».
Распухшими губами нашептывал вслед валторнам Федор Васильевич. В этих немудреных звуках ему чудился и боевой клич мчащихся рыцарей, и призывный рожок на веселой охоте и даже мерещились библейские трубы, от которых пали стены Иерихона.
Сквозь пелену чарующих звуков Ростопчин наблюдал, как переплетенная ранее лунная конгрегация, рассаживалась полумесяцем возле трона и принялась с жадностью поедать некогда служивших транспортом жареных поросят, запеченных стерлядок, фаршированных уток, а так же прочей разнообразной снеди, прошествовавшей перед глазами генерал-губернатора по водам черного озера.
- Почему я не вижу нашего гостя? - повелительный голос слетел с трона, заставляя пирующих оторваться от яства. - Приведите его ко мне!
Не успели слова разлететься, отозваться эхом, как две проворные ведьмы, подхватив поникшего Ростопчина, уже волокли его к подножию черного холма.
Теперь Федор Васильевич смог разглядеть таинственного повелителя невообразимого шабаша. На плетенном из ясеневых ветвей троне, в расшитом серебряными шнурами бархатном камзоле, фиолетовом как цветки аконита, в роскошном парике аллонж, с волнистыми белоснежными локонами, восседал фельдмаршал и сенатор, чернокнижник Яков Вилимович Брюс.
- Вот мы и снова встретились, Федор Васильевич, - сказал Брюс покровительственным тоном, от которого все тело генерал-губернатора покрылось гусиной кожей. - Благодарю генерал-губернатора Москвы за любезно нанесенный нам визит.
При этих словах пирующая конгрегация радостно засвистела, заулюлюкала, завопила, в общем, подняла неимоверный гвалт, приветственно поднимая вверх кубки, наполненные пенистой брагой.
- Не угодно ли присоединиться к нашему пиру, восславить осеннее полнолуние и его госпожу, владычицу мертвых Персефону? - учтиво продолжал Брюс.
- Меня ваши славные ведьмы чуть до смерти не запороли, потом еще отравили своими цветами, чуть было не сожгли, впрочем, для вашего пира я еще слишком жив! - с достойным уважения самообладанием ответил Ростопчин.
- Прошу, драгоценный Федор Васильевич, входите в наше празднество запросто, как в тесный дружеский круг.
Голос Брюса звучал столь повелительно, что не было никакой возможности возражать или противиться его воле.
- Поверьте, Федор Васильевич, здесь вы среди друзей и все будут вам несказанно рады. С ними наверняка не соскучитесь!
Чернокнижник приветливо кивнул головой, но улыбка его была не живая и ничего не значащая, подобная тем, которые изображали уста мраморных аллегорических статуй в имении Вороново.
Слова повелителя были незамедлительно воплощены. Нагие ведьмы снова подхватили Ростопчина под руки и, бесстыдно хохоча, потащили его в самую гущу пирующего сброда.
Оказавшийся рядом полуистлевший боярин в ферязи с соболиной опушкой, немедля сунул Федору Васильевичу в руки фаршированный щучий хвост и, усмехнувшись: «Небось, не русалочий!», - подал графу полный пенистой браги чеканный ковш.
Генерал-губернатора терзал адский голод, но притронуться к угощению мертвецов он не осмеливался.
- Здравы будем! - густо рявкнул боярин, погружая иссохшее лицо в гуляющую по кругу братину.
- Смотри, окаянный, не лопни! - капризно толкнула боярина распутная ведьма, бывшая в эту ночь его подружкой. - Много пити, под столом быти! В одиночестве какой для меня кураж? Скука!
- Что же наш уважаемый гость не ест, не пьет, не веселится вместе со всеми? Генерал-губернатору этикет нарушать не следует!