Море, поющее о вечности

Черты лица Евритиона, некогда пышущие здоровьем, теперь разительно изменились. Приоткрытые губы побледнели и покрылись коркой, а щеки глубоко ввалились. Веки аргонавта набухли, кожа приобрела неприятный желтовато-серый оттенок, из груди вырывалось хриплое клокотание.

— Борись. Ты обязан бороться, — почти ласково сказал ему Киос, коснувшись руки больного. Ладонь Евритиона была сухой и горячей.

— Как считаешь, он выздоровеет? — прошептал Палемоний.

— Понятия не имею. Сам видишь, насколько парень плох. Но я все же надеюсь на лучшее… Больных осталось совсем немного.

— Потому что другие скончались.

— Проклятье, это правда. Однако и новых случаев тоже не появлялось. Наш друг долго держался, прежде чем поддаться хвори! Жаль, что силы подвели его.

— Когда-нибудь мор должен закончиться. Боги, я так устал! — Палемоний говорил сердитым тоном, хотя и тихо. — А мы еще и в город попасть не можем…

— Увы, к Иолку до сих пор не пускают на расстояние ближе вытянутого копья. Разве что нескольких торговцев. Жаль, что я не вхожу в их число.

— Это несправедливо со стороны Ясона, как считаешь? — спросил Палемоний, помедлив. Киос покачал головой:

— Закрыть Иолк приказала Медея, ты знаешь. Не думаю, что наш предводитель решил захлопнуть ворота перед собственными товарищами, живущими вне города.

— И все же… Не то чтобы я чувствовал себя обманутым, но от подобных запретов меня воротит.

— Как знать, Палемоний, возможно, нам сейчас приходится лучше, чем жителям Иолка? Мы хотя бы можем бросить все и уйти, пока есть силы. А оставшимся в городе грозит смерть за попытку «побега».

— Верно, у меня нет права жаловаться. Но и сдвинуться с места мы пока не можем, — воин с тоской взглянул на лежащего Евритиона.

Будто услышав, больной приоткрыл глаза и что-то хрипло простонал. Быстро наклонившись, Палемоний разобрал:

— Воды… немного…

В руках Киоса сразу же оказалась наполненная чаша. Палемоний приподнял и осторожно держал страдальца за плечи, а Киос поил его до тех пор, пока емкость не опустела. После Евритиона вновь уложили на постель. Его глаза блестели, но это был нездоровый блеск, еще больше подчеркивающий болезненное выражение исхудавшего лица.

Глядя на некогда крепкого гребца с «Арго», Палемоний ощутил комок в горле. Если их товарищ уйдет вот так, это будет ужасная смерть для молодого мужчины. Хуже и не придумаешь.

Казалось, Евритион угадал его мысли — слабая улыбка промелькнула на лице аргонавта.

— Не нужно… стоять вокруг с такими лицами. Я не собираюсь… сдаваться легко.

Речь давалась ему с трудом, но смоченные водой губы уже не выглядели так, словно принадлежали покойнику. Киос сначала нахмурился, а потом со свойственной ему хитринкой улыбнулся в ответ:

— Клянусь Афиной, Евритион, мог бы и «спасибо» сказать! Мы разве что не плясали вокруг, пока ты лежал в забытьи! Но я рад, что к тебе возвращается прежний дух.

— Мне… уже лучше, правда. Вот только… восстановится ли тело? — больной поднял руку и принялся сосредоточенно ее разглядывать. По выражению лица Евритиона было ясно, что увиденное ему не понравилось.

— Восстановится, если будешь есть много мяса, пить молоко и хорошо спать. А как только сможешь ходить, мы устроим тебе ежедневные прогулки. С каждым разом все дальше, — решительно заявил Палемоний. — Уж не знаю, что вызвало эту паршивую болезнь и когда она отступит, но за возвращение твоих сил мы с Киосом возьмемся основательно! Если тебе хватит сил побороть хворь, то и крепость мускулов восстановится. Не вздумай раскисать, ясно?

— Надеюсь, боги услышат твои слова… — с тяжелым вздохом согласился Евритион.

— Расскажи о своем самочувствии, — попросил Киос. — Мы не лекари, но постараемся помочь. Надеюсь, теперь ты пойдешь на поправку.

«Большинство заболевших не смогли даже очнуться», — удержал он непрошеную мысль.

— Было бы о чем говорить… — Евритион повернул к товарищу изможденное лицо. — Все, что я помню — это бесконечная череда кошмаров. Мне казалось, что тело превращается в сухой песок… будто я рассыпаюсь на мелкие части и проваливаюсь в бездну. Тьма, бесконечное падение… не хочу и вспоминать.

Он закашлялся. Палемоний предложил снова наполнить чашу водой, но Евритион отказался. Вскоре приступ прошел и больной спросил:

— А что с остальными? Как отец?

Киос и Палемоний переглянулись. Заметив это, Евритион с напряжением в голосе потребовал:

— Лучше скажите правду… меня устроит что угодно. Не желаю лежать в неизвестности.

Киос дотронулся до плеча лежавшего приятеля и тихо ответил:

— Его больше нет, Евритион. Ни старого Ира, ни твоих братьев. Ты, третий сын, единственный, кто пошел на поправку.

— Так я и думал, — голос аргонавта не дрогнул. Внешне тот остался невозмутимым, лишь повернул голову и уставился в потолок.