Море, поющее о вечности

— Не только! Эти царства могущественны и очень богаты, а земли под их владычеством процветают. По крайней мере, сейчас, пока их владыки сидят на грудах золота и серебра. Дальновидные царьки, отбросив гордость, клянутся в верности тому же Приаму после пары неудачных стычек и распространяют его покровительство на свои владения. Да, они могли бы сражаться дальше, возможно, даже отстоять независимость… Однако требования троянского царя менее страшны, чем риск потерять все в героических битвах.

— Но ведь были и другие правители? Те, кто стремился защищать свои земли до последнего вздоха.

— Да, были. Они отчаянно сопротивлялись, неверно оценив последствия. И что теперь? Их земли разорены — сначала войной, потом восстаниями. Головы тех царей давно гниют в грязи. Вот так и выигрываются войны, Палемоний!.. Порой успеха можно добиться с помощью подкупа и хитростей, а порой и нет — тогда хищник рычит и бьет лапой в бронзовый щит. Рано или поздно, но ему подчиняются, ибо результат слишком рьяного сопротивления страшен… Как видишь, все очень просто.

— Полагаешь, кровавые походы — лучший способ преумножать успех и благосостояние больших царств, вроде Трои и Микен?

— Необязательно. В любом важно вовремя остановиться. И толика удачи не помешает, конечно. — Киос сложил руки на груди. — Правитель рискует совершить смертельную ошибку, если привыкает к победам своих солдат. Например, он может потерять самообладание после единственного поражения. Либо поверит в свою непобедимость и станет рабом войны, ее бесправным слугой, неспособным выйти из бесконечных сражений… Такое случается, когда битвы перестают приносить выгоду, а все силы и достаток царства уходят на поддержание армии. Со временем оно начинает пожирать само себя, как хищные звери загрызают потомство…

— Тебе бы детей учить, а не торговать да странствовать по свету.

Киос лишь отмахнулся в ответ на добродушную насмешку:

— Как-нибудь обойдусь. У меня и без того много способностей, не знаю даже, куда их девать.

— По крайней мере, язык у тебя на месте. Казалось бы, какой здравомыслящий человек способен оправдать кровопролитие?

— А я и не оправдываю. Насилие без нужды всегда мне претило.

— Я знаю. Что ж, меч в руках наемника лишь инструмент, которым он добывает пропитание. Так устроен наш мир. Но послушаешь тебя и кажется, что войны между народами будут вестись бесконечно. Из уст столь жизнелюбивого человека это звучит весьма безрадостно, знаешь ли!

— Жизнелюбие и здравый взгляд на вещи не должны противоречить друг другу, — возразил Киос. — Да, я не верю, что человек когда-нибудь отложит в сторону клинок. Со временем он сделает его прочнее, придумает оружие совершеннее… и продолжит убивать себе подобных. Так будет до тех пор, пока война остается последним — и самым действенным! — доводом в споре сильнейших.

— То есть до скончания времен.

— Именно. Все, что мы можем, — принимать мир в его нынешнем виде и радоваться мелочам каждого дня. В противном случае жизнь покажется слишком трудной штукой, дорогой Палемоний.

— Зря мы вообще об этом заговорили — теперь мне хочется достать кувшин с вином и напиться до потери сознания.

— И после этого ты утверждаешь, что мне следует учить детей?.. Страшно представить, к чему это может привести! — хитро прищурился Киос. Его собеседник, не выдержав, засмеялся. Торговец всегда ловко управлял разговором, отчего беседы с ним доставляли Палемонию немалое удовольствие. Но в следующий миг тот резко замолчал — снаружи донесся резкий звук. Его нельзя было ни с чем перепутать. Так стучали копыта лошади.

Пока они с Киосом разговаривали, кто-то приблизился к селению!.. И некому было предупредить о чужаке — одна часть жителей умерла, другая — слишком ослабела, а самые стойкие помогали больным или добывали пропитание.

Возможно, гость не представлял угрозы, но Киос с Палемонием в прошлом были солдатами. Они были готовы к любому развитию событий — Иолк закрыт, соседние деревни страдали от мора, поэтому прибывший мог оказаться мародером. В таком случае он наверняка привел соратников. Киос без лишних слов взял стоящее близ кровати Евритиона копье и занял место у окна. Палемоний с кинжалом в руке вышел наружу, готовый к нападению. Они не обменивались указаниями, каждый выполнял свою задачу.

Едва выглянув, Палемоний убедился, что гость прибыл один. Он стоял на колеснице, в которую был впряжен высокий, отлично сложенный конь темной масти. Зверь раздувал ноздри и время от времени бил копытом, словно радуясь пробежке. Его возница был вооружен, но не выказывал намерения нападать. Одеяние пришельца указывало на принадлежность к страже Иолка. На сердце у Палемония полегчало, однако оружия он не убрал.

— Хороший сегодня день, не так ли? И опусти свой кинжал, — заговорил приезжий. Сам он поднял вверх раскрытую ладонь — то ли демонстрировал миролюбивые намерения, то ли отдавал приказ.

— Я один, как видишь. Угрожать тебе не собираюсь.

Чуть поколебавшись, Палемоний выполнил требование гостя. На худой конец, Киос оставался начеку…

Словно уловив эту мысль, возница добавил: