Море Осколков

Ярви с трудом втянул воздух, и прикрыл ей веки, и сложил ее иссохшие руки, и в тошноте, в измождении обмяк на своем стуле. Так он и сидел, когда с грохотом распахнулась дверь и фигура входящего запнулась о порог, задевая охапки сухих растений, закачавшихся, словно висельники.

Один из юных воинов, новичок в дружине, сам едва закончивший испытания. Еще моложе, чем Ярви, — свет очага полз по его безбородому лицу, когда тот, медля, ступил в покои.

— Король Атиль просит своего служителя прибыть на аудиенцию, — сказал он.

— Неужто просит? — Ярви сомкнул пальцы здоровой руки на посохе матери Гундринг. На своем посохе: эльфийский металл приятно холодил кожу.

Он встал и выпрямился.

— Передайте государю, что я иду.

Полмира ( Перевод Марины Осиповой )

Посвящается Еве

Гибнут стада, родня умирает, и смертен ты сам; но знаю одно, что вечно бессмертно: умершего слава.

«Речи Высокого»

Часть I Изгои

Достойные

Он вдруг засомневался, замешкался — всего на мгновенье, но ей хватило: Колючка немедленно врезала ему по яйцам краем щита.

Парни орали — никто не хотел ее победы. Но даже за общим гвалтом она расслышала, как Бранд застонал.

Отец наставлял Колючку: «Бей без продыху, а то сразу убьют». Так она и жила, к добру или к худу, — но чаще к худу. В общем, Колючка зло — и привычно — оскалилась и свирепо набросилась на Бранда.

Долбанулась плечом в плечо, щиты с грохотом столкнулись и заскрежетали, парень пятился, взрывая песок морского берега, и кривился от боли. Ударил в ответ, она увернулась и с низкого замаха долбанула своим деревянным мечом ему по икре — прямо под край кольчуги.

Бранд, к чести своей, не упал, даже не крикнул — просто отскочил и скривился еще больше. Колючка расправила плечи: пора бы мастеру Хуннану засчитать ей выигрыш! Однако ж тот стоял и молчал, подобно статуе в Зале Богов.

Некоторые наставники считали, что учебный поединок мало отличается от настоящего и прерывать его надо только после смертельного удара — в смысле, смертельного, если б дрались заточенной сталью. Но Хуннану этого было мало: ему нравилось, когда учеников укладывали мордой в грязь. И лупцевали побольнее, чтоб жизнь медом не казалась. Колючка, надо сказать, ничего против не имела.

Поэтому она издевательски — и тоже привычно — улыбнулась и заорала: «А ну иди сюда, трус поганый!»

Бранду, конечно, силы не занимать — вон какой бычина. И решимости тоже. Но он уже хромал, да и выдохся, а еще ему приходилось идти в гору — Колючка быстренько заняла выгодную позицию. Она следила за каждым его движением: увернулась от одного удара, от другого, а потом ускользнула от неуклюжего выпада в голову. Дурачок даже и не заметил, что раскрылся сбоку. «Лучшие ножны для клинка — спина твоего врага», — учил отец. Бок — тоже ничего, если вдуматься. Ее деревянный меч глухо, словно бревно трескалось, ударил Бранду в ребра, тот беспомощно зашатался, а Колючка расплылась в ухмылке. Как же приятно вот так взять и наподдать кому-то!

Она уперлась ногой ему в задницу и несильным пинком отправила в прибой. Парень повалился на четвереньки, волна с шипением потянула за собой деревянный меч, а потом выкинула обратно на берег в мокрую грязь и водоросли.

Она подошла поближе. Бранд, кривясь от боли, быстро вскинул взгляд. Мокрые волосы залепили лицо, на зубах кровь — хорошо она ему двинула. Наверное, ей положено было жалеть поверженного врага. Но Колючка — не жалела. Никого. И уже очень давно. Жизнь такая, что не до жалости.

И она приставила ему к шее иззубренный деревянный меч и поинтересовалась:

— Что делать будем?

— Ладно, — он слабо отмахнулся. Еще бы, Бранд еле дышал, ему и говорить было трудно. — С меня хватит.

— Ха! — торжествующе выкрикнула она ему в лицо.

— Ха! — крикнула она враз поникшим парням на площадке.

— Ха! — крикнула она даже мастеру Хуннану и торжествующе вскинула меч и щит к плюющемуся дождем небу.

Ей вяло похлопали. Побурчали. Ну и все. А ведь она прекрасно помнила, как тут рукоплескали всякой фигне, а не победам. Впрочем, она, Колючка, здесь не затем, чтоб всякие аплодисменты слушать.

Она здесь затем, чтобы побеждать.

Иногда случается, что Матерь Война коснется не мальчика, как обычно, а девочки. И тогда ее отправляют к мальчишкам и обучают искусству боя. Но с каждым годом число их уменьшается: девочки предпочитают обращаться к естественным для их пола занятиям. А тех, кто не желает это делать добровольно, заставляют. А тех, кого не заставишь, бьют смертным боем, и травят, и орут на них — пока не выполют эту дурную траву с корнем и в отряде не останутся лишь славные мужи, природой предназначенные к воинскому делу.

Если ванстерцы переходили границу, или приплывали островитяне, или в дом забирался вор — о, женщины Гетланда быстро хватались за мечи и сражались не на жизнь, а на смерть. И неплохо сражались, надо сказать. Исстари так повелось. Но чтобы баба — и вдруг прошла испытания, принесла присягу и стала воином среди воинов в отряде? Отродясь такого не слыхали.