Море Осколков

— Я поклялась пред луною и солнцем. — Глаза Исриун на бескровно-белом лице засверкали, и ветер хлестнул прядью ее мокрых волос. — Поклялась перед Той, Кто Рассудит, и Тем, Кто Запомнит, и Той, Кто Затягивает Узлы. Я призвала в свидетели предков, покоящихся у моря. Призвала Того, Кто Узрит, и Ту, Кто Записывает. И призываю в свидетели тебя, Ярви. И клятва станет на мне — оковами, во мне — стрекалом. Я отомщу убийцам моего отца. Такова моя клятва!

Потом она перекошенно улыбнулась. Злой насмешкой над той, прежней улыбкой — которая осияла его в день их помолвки на пороге Зала Богов.

— Как видишь, женщина способна на ту же клятву, что и мужчина.

— Способна, если она такая же дура, — бросил Ярви, отвернувшись и ступая прочь.

Меньшее зло

Матерь Солнце улыбалась, даже закатившись в подмирье, в тот вечер, когда брат Ярви вернулся домой.

Этот день гетландцы объявили первым днем лета: коты нежились на теплых крышах Торлбю, морские птицы лениво перекликались друг с другом, легкий ветерок разносил привкус соли по крутым городским улочкам, свободно проходя сквозь открытые окна.

А также сквозь дверь покоев матери Гундринг, когда увечная рука Ярви наконец справилась с неподатливой защелкой.

— Встречайте блудного скитальца, — проговорила старая служительница и отложила книгу, вздув облачко пыли.

— Мать Гундринг, — Ярви отвесил низкий поклон, протягивая ей чашку.

— И ты опять приносишь мне чай. — Она закрыла глаза и вдохнула ароматный пар, пригубила, глотнула. Морщинистое лицо прорезала улыбка, при виде которой Ярви всегда исполнялся заслуженной гордости. — Без тебя многое шло не так.

— По крайней мере, вам больше не придется страдать без чая.

— Значит, испытание пройдено?

— Разве вы сомневались?

— Кто-кто, но не я, брат Ярви, не я. Однако при тебе меч. — Она насупленно уставилась на клинок Шадикширрам в ножнах, пристегнутых у бедра. — Большинство ударов подвластно отразить доброму слову.

— Я держу его для оставшихся. Он напоминает мне, через что я прошел. Служитель — Отче Миру родня, но и Матери Войне — знакомец.

— Ха-ха! Верно, верно. — Мать Гундринг указала на стул по другую сторону очага. Тот самый, на котором Ярви так долго просиживал: увлеченно внимал рассказам матери Гундринг, изучал чужеземные языки, учился истории, свойствам растений и надлежащему обхождению с королями. Неужто и в самом деле прошли лишь считаные месяцы с тех пор, как он в последний раз тут сидел? Казалось, все это было в каком-то совершенно ином мире. Во сне.

И теперь он проснулся.

— Я так рада твоему возвращению, — сказала мать Гундринг, — и не из-за одного только чая. Нас с тобой в Торлбю ждет большая работа.

— По-моему, нашим гетландцам я не по нраву.

Мать Гундринг отмела это пожатием плеч.

— Да они уже все забыли. У народа короткая память.

— Долг служителя — помнить.

— А также врачевать, давать советы, говорить правду и ведать тайные пути; стремиться к меньшему злу и выбирать наибольшее благо; на всех наречиях торить дорогу для Отче Мира; поведывать старинные сказания.

— Разрешите мне поведать вам одно сказание?

— О чем же твое сказание, брат Ярви?

— Мой рассказ о крови и об обмане, о золоте и убийстве, о власти и об измене.

Мать Гундринг расхохоталась и снова глотнула из чашки.

— Вот такие предания мне по душе. А эльфы там будут? Драконы? Тролли?

Ярви покачал головой.

— Для воплощения в жизнь любого зла хватает и просто людей.

— И снова верно. Ты услыхал эту историю в Скегенхаусе?

— Отчасти. Я начал трудиться над ней довольно давно. С той самой ночи, когда умер отец. И, на мой взгляд, она готова от начала и до конца.

— Зная твои таланты, сказание наверняка получилось захватывающим.

— Оно проберет вас до дрожи, мать Гундринг.

— Начинай же!

Ярви придвинулся ближе и поглядел на языки пламени, потирая скрюченную кисть большим пальцем. Он разыгрывал свой рассказ в уме раз за разом сразу после того, как прошел испытание, отказался наследовать своему дому и был принят в Общину. Сразу, как только поцеловал в щеку праматерь Вексен, посмотрел ей в глаза — горевшие ярче и голоднее прежнего — и понял всю правду.

— Вот только я не знаю, с чего начать.

— Пусть сказание строится постепенно. Давай начнем с подоплеки.

— Добрый совет, — заметил Ярви. — Впрочем, иных я от вас и не слышал. Итак… жил-был Верховный король, старый-престарый, вместе с праматерью Общины служителей, тоже далече от юной поры. Они ревностно держались за власть, как часто бывает с людьми могущественными, и из своего Скегенхауса частенько поглядывали на север. И там они видели угрозу своему владычеству. Угрозу не от великого мужа, орудующего железом и сталью, но от не менее великой женщины, в чьих руках спорилось серебро и золото. От Золотой Королевы, которая замыслила чеканку единовесных монет, чтобы ее лик стал обеспечением каждой торговой сделки на всем море Осколков.

Мать Гундринг откинулась в кресле, морщины на лбу углубились, пока она обдумывала услышанное.

— В этом сказании есть отголосок правды.