Море Осколков

— Может, хватит? — послышался голос Эдвала.

— Я что, приказывал остановиться? — ответил ему голос Хуннана, и Колючка сжала пальцы на рукояти меча.

Ну же! Подымайся и дерись!

Она увидела, как Раук сделал шаг — чтобы еще раз ударить. И поймала его ногу, прижала к груди, сильно дернула вверх. Он зарычал, а она его перекинула на спину. Беспомощно размахивая руками, парень грохнулся наземь.

И она, пошатываясь, двинулась на Эдвала, скорее падая, чем атакуя; перед глазами качались и кружились Матерь Море и Отче Твердь, и хмурое лицо Хуннана, и выжидающие глаза парней… Он поймал ее — скорее чтоб не дать упасть, а не чтоб завалить. Она вцепилась ему в плечо, запястье вывернулось, меч вырвался из ее руки, она рванулась вперед, нетвердо держась на ногах, не удержалась, грохнулась на колени, снова поднялась, щит хлопал о бок — ремень-то порвался… А потом она развернулась, отплевываясь и костеря все на чем свет стоит и… застыла на месте.

Сордаф тоже стоял, безвольно опустив меч, и смотрел.

Раук приподнялся на локтях — и тоже смотрел.

Бранд стоял в толпе парней с открытым ртом — и все они смотрели.

Эдвал открыл рот, но не сумел ничего сказать — только странно хлюпнул, как пернул. Учебный меч выпал у него из руки, и он поднес ее к ручейку, сбегавшему по его шее.

А из шеи у него торчала рукоять меча Колючки. Деревянный клинок сломался, когда Сордаф наступил на него, превратившись в длинную острую щепку. И эта щепка пропорола Эдвалу горло. Кончик ее блестел красным.

— Боги, да что же это… — кто-то прошептал.

Эдвал рухнул на колени, с губ на песок потекла кровавая пена.

Потом завалился на бок, но мастер Хуннан подхватил его. Вокруг тут же сгрудились остальные парни, Бранд тоже подскочил, и все принялись орать один громче другого. Колючка едва различала слова, так стучала в ушах кровь.

И она стояла, пошатываясь, и лицо саднило, волосы расплелись, и одна прядь все хлестала и хлестала ее по глазам, потому что ветер. Не может быть, это ей приснилось… Это кошмар, просто ночной кошмар. Боги, пусть это будет только сон… Она крепко зажмурилась. Не открывать глаза, не открывать, не открывать…

Как тогда, в Зале Богов. Когда они отвели ее в храм, к телу отца, а тот лежал, белый и холодный, под высоким куполом.

Но тогда все было по-настоящему. И сейчас — тоже.

А когда она открыла глаза, все парни стояли на коленях вокруг Эдвала, и она видела только его сапоги, бессильно развалившиеся носками врозь. А по песку текло темное, и Матерь Море посылала волну, и темное становилось красным, а потом розовым, а потом и вовсе смывалось и исчезало.

И в первый раз за долгое время Колючка испугалась. Сильно, по-настоящему испугалась.

Хуннан медленно встал, медленно развернулся. Он всегда хмурился, а уж на нее в особенности. Но сейчас его глаза блестели как-то по-особенному, так, как она никогда еще не видела.

— Колючка Бату. — И он уставил на нее окровавленный палец. — Я объявляю тебя убийцей.

Среди теней

— Твори добро, — сказала Бранду мать, когда умирала. — Пребывай в свете.

Что это значило, шестилетний Бранд не понимал. Сейчас ему стукнуло шестнадцать, но это ничего не изменило — он по-прежнему не знал, что это значит — «творить добро». И вот теперь он стоит с головой, забитой странными неподходящими мыслями, а между прочим, это самый торжественный момент в его жизни.

Потому что это высокая честь — стоять на страже у Черного престола. В глазах богов и людей он теперь — воин Гетланда. Он же этого и добивался, правда? Кровь проливал, тяжко трудился. Бранд мечтал стоять среди братьев по оружию среди священных стен Зала Богов сколько себя помнил.

Но сейчас ему почему-то казалось, что он не пребывает в свете, как хотела мать.

— Не нравится мне эта затея с набегом на островитян.

Отец Ярви снова это сказал, и разговор зашел на очередной круг. Служители всегда так делают.

— Верховный король запретил обнажать мечи. И он очень рассердится.

— Верховный король запрещает все подряд, — заметила королева Лайтлин, поглаживая большой живот — она носила младенца. — И сердится — тоже постоянно.

Сидевший рядом с ней на Черном престоле король Атиль подался вперед:

— А между тем он подбивает островитян, и ванстерцев, и прочее отребье напасть на нас…

По рядам лучших людей Гетланда, собравшихся возле королевского престола, прокатился возмущенный ропот. Еще неделю назад Бранд роптал и возмущался бы громче всех.

Но сейчас у него из головы не шел Эдвал. И как у него из шеи торчал деревянный меч, и кровавая слюна текла. И как он этот странный звук издал — то ли гоготнул, то ли хрюкнул. А потом затих. Навеки. И как стояла на мокром песке Колючка, и как волосы липли ей к заляпанному кровью лицу. Стояла и смотрела с раскрытым ртом на Хуннана, который объявил ее убийцей.

— Два корабля моих захватили! — крикнула женщина и погрозилась кулаком, на груди у нее болтался усаженный драгоценными камнями ключ торговца. — И они ж не только груз покрали, они людей перебили!