Море Осколков

— Но я не утонул, хоть мой пустой курган и высится над дюнами. Работорговцы подобрали меня в море и сделали бойцом в невольничьих ямах. И за все эти годы во тьме, на потеху пьяным от крови животным, я убил девяносто девять человек. — Атиль прислонил к уху палец и на мгновение опять превратился в Ничто. — Иногда я слышу их шепот. А ты слышишь их шепот, Одем?

— Ты спятил! — сплюнул кровавыми губами Одем.

Но Атиль лишь ухмыльнулся шире.

— А иначе-то как? За сотую победу мне посулили свободу, но обманули и продали снова. — Одем обходил его кругом, припав в охотничью стойку, щит поднят, от веса посеребренной кольчуги на лбу выступил пот. Атиль стоял прямо, ничуть не запыхавшись, меч вольготно покачивался в руке. — Я стал рабом-воином, потом рабом-гребцом, а потом… ничем. Дюжину горестных лет я простоял на коленях. Удобное место, чтобы как следует поразмыслить.

— Вот о чем поразмысли! — Одем, отплевываясь кровью, снова напал, вскинулся в ложном выпаде и со свистом рубанул под углом. Но Атиль размашисто отразил его меч, и взмах клинка обрушился на каменный пол, высекая искры. Зал Богов наполнило эхо, от которого раскалывались уши.

Одем выдохнул, оступился, сотрясенный силой удара, и Атиль шагнул вбок и с ужасающей точностью полоснул его по руке — над щитом, чуть выше инкрустированной гранатами кромки.

Одем взвыл, роскошный деревянный круг соскользнул с поникшей левой руки, и кровь уже закапала на него с обвислых пальцев. Король поднял на Атиля выпученные глаза. — Среди нас троих я был лучшим! Я должен был стать королем! В Атрике не было ничего, кроме жестокости, в тебе — ничего, кроме гордыни!

— Твоя правда. — Атиль посмурнел, бережно обтерев обе стороны меча об рукав. — И за это боги сурово меня наказали. Знал бы ты, Одем, какие они мне преподали уроки! А теперь они послали меня преподать кое-что и тебе. Боги возводят в короли не того, кто лучше. А того, кто родился первым. — Он кивнул на Ярви. — И наш племянник был прав по поводу одной вещи. Они не потерпят самозванца на Черном престоле.

Атиль показал зубы и громко прошипел:

— Он — мой.

Он прыгнул вперед, и Одем встретил его рычанием. Клинки схлестнулись — раз, другой, быстрее, чем Ярви мог уследить. Третий удар Атиль направил вскользь, понизу и зацепил ногу брата, когда тот отскакивал назад. Одем снова взревел. Морщась, он обхватил колено и не падал лишь потому, что опирался мечом, как клюкой.

— Перед тобой открывается Последняя дверь, — объявил Атиль.

Одем обрел равновесие, грудь тяжело вздымалась, и Ярви увидел, что серебристая кольчуга на бедре покраснела. Быстро текущая кровь проложила русло от сапога по стыкам между камнями пола.

— Я знаю. — Одем вскинул голову. Из уголка его глаза выкатилась слеза, оставив след на щеке. — Последняя дверь не запиралась за моим плечом все эти годы. — И, полувсхрапнув-полувсхлипнув, он со звоном отбросил меч в темноту. — С того самого дня, с того шторма.

Кровь заложила Ярви уши, когда Атиль высоко поднял меч. Лезвие отразило свет, и острый край клинка засиял холодом.

— Скажи мне только одно… — тихо произнес Одем, не отводя глаз от своей смерти.

На секунду Атиль промедлил. Меч колыхнулся, поплыл вниз. Вопросительно изогнулась бровь.

— Слушаю, брат.

И Ярви увидел, как ладонь Одема сдвинулась, тихонько поползла по спине, пальцы потянулись к рукояти кинжала за поясом. Длинного кинжала с черным эфесом. Того самого, который дядя извлек на крыше башни в Амвенде.

Наш долг — поступать во благо Гетланда.

Ярви одним скачком слетел со ступеней.

Может, он и не показывал чудес выучки на боевой площадке, но как заколоть человека, знал. Он попал Одему под руку, и изогнутое лезвие меча Шадикширрам прошло сквозь кольчугу почти что беззвучно.

— Все, что тебе хочется знать, — прошелестел Ярви у него над ухом, — напоследок объяснит моя сталь! — И, выдернув клинок, отступил.

Одем издал клокочущий полустон. Один пьяный шаг, и он упал на колени. Медленно повернул голову и на мгновение его неверящий взгляд столкнулся со взглядом Ярви.

Потом он опрокинулся набок. И неподвижно замер на священных камнях, у подножия помоста, на глазах у богов, в центре круга воинов, а Ярви и Атиль остались стоять, уставившись друг на друга над его телом.

— Похоже, между нами, племянник, дело не кончено, — сказал его единственный выживший дядя, до сих пор не опуская бровь. — Оставим последнее слово за сталью и в этом вопросе?

Ярви покосился на Черный престол, безмолвно стоящий над ними.

Твердо его сиденье, но тверже ли скамей на «Южном Ветре»? Холоден его металл, но холодней ли снегов на северном краю мира? Больше трон не пугал. Но впрямь ли он столь желанен? Ярви вспомнил отца, как тот сидел на нем — высокий, угрюмый. Мозолистая, в шрамах, рука всегда невдалеке от меча. Верный и любящий сын Матери Войны — таким и нужно быть королю Гетланда. Таков и Атиль.