Место на ладье. Рядом с братьями по оружию, плечом к плечу. И у него будет цель в жизни. Он будет пребывать в свете. И все надежды и мечты, которые, как он думал, давным-давно перегорели, вдруг ожили и всколыхнулись. И он решительно ответил:
— Сейчас спущусь.
Сердце вдруг забилось быстро-быстро. Он слышал удаляющиеся шаги сестры.
— И ты пойдешь под началом этого ублюдка? — спросила Колючка. — После всего того, что он с тобой сделал? Что он сделал со мной?
Бранд стащил с кровати одеяло:
— Я ж не ради него это делаю. А ради Гетланда.
Она презрительно фыркнула:
— Да ладно тебе. Ты ради себя самого это делаешь.
— Ну хорошо, ради себя. А что, я не заслужил?
Она помолчала, перекатывая желваки на скулах:
— Я так поняла, меня он не звал.
— А ты бы пошла под его началом? — спросил он.
И покидал в одеяло кой-какие вещи и завязал его узлом.
— Конечно, пошла бы. А потом морду б ему набила.
— Может, поэтому он тебя и не позвал.
— Хуннан не позвал бы меня, даже если б он горел, а я б стояла рядом с ведром воды. Никто из них не позвал бы. Воины Гетланда, подумаешь. Смешно слышать. Хотя нет, грустно.
И она застыла с сапогом в руке и нахмурилась.
— А ты не потому ли так быстро убегаешь, чтобы от меня избавиться, а? Потому что ежели что, ты так и скажи. Хватит с нас недомолвок…
— Это не так.
А про себя подумал: да ладно? Отчасти ведь так и есть. Ему нужно вздохнуть свободно. Подумать.
— Иногда мне кажется, лучше бы я осталась в Первогороде, — пробормотала она.
— Ты бы тогда никогда со мной не легла.
— Я бы тогда умерла богатой и прославленной, и единственное, о чем бы жалела перед смертью, так об этом.
— Дай мне неделю сроку, — сказал он, перепоясываясь мечом Одды. — Я никуда не сбегаю, но я должен это сделать. У меня может не быть другого шанса.
И она свирепо оскалилась и зашипела:
— Но только неделю! А то пойду и найду себе другого Поднимателя Кораблей!
— Договорились.
И он поцеловал ее. Губы у нее были обметаны, и дыхание кислое — ну и что. И он закинул за спину щит, и подхватил узелок из одеяла, и сделал глубокий вдох, и отправился в стальные объятия Матери Войны.
На пороге он замешкался, словно его что-то остановило, и обернулся. Последний, прощальный взгляд. Ну и проверить: она точно здесь? Это был не сон? Нет, не сон. Вот она сидит. Улыбается. Она так редко улыбалась, и поэтому ему так нравились ее улыбки. Они же на вес золота! И он остался очень доволен, что в этот раз она улыбается не кому-нибудь, а именно ему.
Избранный Щит
С цитаделью Торлбю у Колючки были связаны самые неприятные воспоминания. Последний раз ее сюда привели как убийцу — в цепях. И отправили в подземелье. А перед этим ее привели сюда к телу отца, которое положили в Зале Богов. И он лежал, бледный и холодный, под высоким куполом, и мать всхлипывала рядом, и она посмотрела на суровые лица Высоких богов и поняла: она молилась напрасно. И в ней всколыхнулась память о том дне, и вместе с ней гнев, который она почувствовала тогда, гнев, который полыхал в ней с того самого дня. И она вцепилась в мешочек с костями отца и мрачно оглядела высокие двери Зала Богов.
Во дворе, под огромным кедром, тренировались мальчишки. На той самой площадке, на которой тренировалась и она, Колючка, и наставник выкрикивал команды, а они пытались встать в шаткую и неуклюжую щитовую стену. Какие же они еще маленькие. Неуклюжие, и двигаются медленно. Поверить невозможно, что когда-то и она была такой же.
Но Колл уже вел ее дальше.
— Ты — Колючка Бату?
В уголке площадки сидел старик, закутанный, несмотря на жару, в толстый черный мех. На коленях у него лежал обнаженный меч. Он казался таким высохшим, и сгорбленным, и бледным, что Колючка его сразу не узнала. Даже золотой обруч на лбу не помог.
Она неуклюже припала на одно колено рядом с Коллом и уставилась в траву:
— Да, мой король.
Король Атиль кашлянул, прочищая горло.
— Я слышал, что ты, безоружная, убила семерых и заключила союз с Императрицей Юга. Я не поверил.
И он прищурил слезящиеся глаза и смерил ее оценивающим взглядом:
— Но сейчас думаю, что зря.
Колючка с трудом сглотнула:
— Их было только пятеро, мой король.
— Вы только посмотрите на нее, только пятеро!
И он хрипло хохотнул, покивав старым воинам, что стояли рядом. Ответом стала пара кривых улыбок. Остальные слушали разговор с весьма кислыми минами. Они ее по-прежнему презирали, и никакой подвиг не заставит их уважать наглую девчонку.
— Ты мне нравишься, девочка! — сказал король. — Пожалуй, встану против тебя с деревянным мечом!
Вот так. С деревянным, значит, можно, а в поход — нельзя. И она опустила взгляд, чтобы он не заметил, как ее глаза вспыхнули гневом, — так и во второй раз в подземелье можно загреметь.
— Это будет честь для меня, — выдавила она.
Атиль раскашлялся и поплотней закутался в свою шубу.
— Да уж, встану, как только выздоровлю… Мой служитель готовит поистине волшебные микстуры… Тьфу ты, я от этого горького дерьма скоро ноги протяну…
— Отец Ярви — искусный целитель, мой король, — сказала Колючка. — Я бы умерла, если бы не он.