Море Осколков

На самом деле он не был так уж уверен, что говорит о себе, но слова вылетали как-то сами по себе:

— Рин же тебе сказала, да? Что мой собственный отец не хотел, чтобы я рождался. Что моя мать не хотела, чтобы я у нее был.

Она нахмурилась:

— Я слышала, твоя мать умерла.

— А разве это не одно и то же?

— Нет. Не одно.

Он не слушал:

— Я вырос, ковыряясь в помойках. Я выпрашивал еду для сестренки. Я возил кости, как раб.

Он не хотел это говорить. Никому и никогда. Но это вырвалось. Само. Как рвота.

Колючка захлопнула рот:

— Я, конечно, сука, дура и задница, Бранд, но не такая уж задница, чтобы заноситься перед тобой из-за всего этого. Ты хороший человек. Человек, которому можно доверять. И все, кто тебя знает, так думают. Колл только о тебе и твердит, Ральф тебя уважает. Ты даже отцу Ярви нравишься — а ведь ему никто не нравится.

Он удивленно поморгал:

— Я же всегда молчу.

— Правильно! Ты слушаешь, что другие люди говорят! А еще ты красивый и хорошо сложен. Мне Сафрит тыщу раз говорила.

— Правда, что ли?

— Они с матерью Скейр целый вечер твой зад обсуждали!

— Ээээ…

— Да от тебя любая девушка без ума будет! К тому же теперь ты не на помойке живешь! Непонятно только, почему ты хочешь, чтобы я была твоей девушкой…

— В смысле?

Ему и в голову не приходило, что она может сомневаться! Она ж всегда выглядела такой уверенной в себе!

Но она только крепче натянула на плечи одеяло и посмотрела на свои босые ноги с недовольной гримасой:

— Я себялюбива.

— Ты… честолюбива, вот. И мне это нравится.

— Я злая.

— Нет. Ты остроумная. И это мне тоже нравится.

Она осторожно потерла шрам на щеке:

— Я страшная.

Тут он зверски разозлился — даже сам от себя такого не ожидал:

— Какой идиот это сказал? Во-первых, это вранье, во-вторых, я ему рыло начищу!

— Я сама могу кому угодно рыло начистить. В этом вся и проблема. Я не… ну, ты понимаешь.

И она вытащила руку из-под одеяла и почесала бритую половину головы.

— Я не такая, какой должна быть девушка. Или женщина. Никогда не была и не буду. Я не умею…

— Чего?

— Ну… улыбаться. Не знаю… шить. Тоже не умею, вот.

— Мне не нужно ничего зашивать!

И он съехал со своего рундука и встал перед ней на колени. Его сомнения рассеялись. Перед этим все как-то расстроилось, и он не позволит этому случиться снова. Упрется изо всех сил — и не позволит.

— Я засматривался на тебя еще с нашего приезда в Первогород. Или даже раньше.

И он протянул руку и накрыл ее ладонь своей. Может, это и выглядело неуклюже, зато все честно.

— Просто я думал, что такая, как ты, — не для меня.

И он посмотрел ей в лицо, отчаянно пытаясь подобрать нужные слова:

— Я когда смотрю на тебя и понимаю, что ты моя… в общем, я чувствую… словно награду выиграл.

— Награду, на которую никто другой не позарился… — пробормотала она.

— А мне плевать на других! — сказал он и опять разозлился — она даже глаза вскинула. — Ежели они такие дурни и сами не видят, что хоть все море обплыви, лучше тебя не сыщешь, — мне же лучше, вот!

И он замолчал, и залился краской, и подумал, что вот теперь точно все испортил.

— Мне приятней слов в жизни никто не говорил.

И она протянула руку и откинула волосы ему с лица. Так ласково и нежно, словно перышко его коснулось. И он думать не мог, что она может быть такой нежной.

— Мне тоже приятного мало в жизни говорили. Ну так и что ж теперь…

Одеяло сползло с ее голого плеча, и он потянул его вниз и провел рукой по ее боку, по спине, и кожа шуршала о кожу, такая теплая и гладкая, и она прикрыла глаза, и его…

И тут внизу раздался грохот. Кто-то колотил во входную дверь, да так, что стало понятно: надо идти открывать. Бранд услышал скрип отодвигаемого засова и чьи-то голоса.

— Боги, — пробормотала Колючка, в ужасе распахнув глаза. — А если это матушка?

Никогда в жизни они так быстро не одевались — даже когда на них в степи коневоды налетели. Они хватали одежду, кидали ее друг другу, спешно натягивали на себя, он путался в пуговицах и в результате застегнул все сикось-накось, потому что смотрел не на пуговицы, а на то, как она на попе штаны поправляет. Краешком глаза.

— Бранд? — послышался голос Рин.

Они застыли без движения, он в одном сапоге, она и вовсе босая, и Бранд осторожно отозвался:

— Да?

— Ты там как? — Рин поднималась по лестнице.

— Хорошо!

— Ты один?

Она уж у самой двери!

— Конечно!

И тут он сообразил: она же ж может войти! И виновато добавил:

— Ну как бы да.

— Ты врать совсем не умеешь. У тебя там Колючка Бату?

— Ну как бы да.

— Так да или нет? Ты там или не там, Колючка, разрази тебя гром?

— Ну как бы да, там, — пискнула Колючка.

Повисло долгое молчание.

— Мастер Хуннан приходил.

На него словно ушат ледяной воды вылили.

— Сказал, что голубка прилетела, с вестью. На Халлебю напали, и все ж ушли воевать на север, и он собирает всех, кто остался, в поход. Кто-то еще испытание не прошел, кто-то раненый, кто-то еще тренируется — в общем, всех таких он собирает. Встречаются на берегу.

— И он позвал меня? — дрожащим голосом спросил Бранд.

— Он сказал, что Гетланд нуждается в тебе. Еще сказал, что всякому мужу, что готов выполнить свой долг, найдется место на ладье.