Море Осколков

— Да так, ни о чем особенном, — и Сафрит насмешливо поцокала языком. — А ты чего отвернулась, хе-хе?

Однажды они даже разминулись с кораблем, который тянули в противоположном направлении мокрые от пота люди из Нижних земель: кивнули друг другу, привет, мол, но дыхание на приветствия и прочие разговоры тратить не стали. Во всяком случае, Колючка и так еле дышала: в груди словно огонь разожгли и каждая мышца болела. Даже ногти на больших пальцах ног болели!

— Я… грести… не люблю, — прорычала она, — но, сука, лучше грести, чем тащить… корабль… посуху…

Из последних сил они вытащили «Южный Ветер» на какой-то особо крутой взгорок и оказались на ровном месте. Бревна-ходы со скрипом замедлились и остановились.

— Отдых! — провозгласил отец Ярви.

В ответ раздался целый хор благодарных постанываний, все привязывали канаты к деревьям и падали, где стояли, прямо на торчащие из земли корни.

— Благодарение богам, — прошептала Колючка, ощупывая разламывающуюся от боли спину. — Под горку тащить легче. Мне так кажется…

— Подождем — увидим, — отозвался Бранд, прикрывая глаза ладонью.

Здесь-то земля шла под уклон, а дальше в дымке угадывался новый подъем. Лесистый склон за лесистым склоном — оказалось, впереди их ждал отрог повыше того, что они уже преодолели.

Колючка неверяще таращилась вдаль.

— Еще выше! Твою мать, лучше б меня камнями раздавили…

— Это никогда не поздно успеть, — заметил отец Ярви. — Радостей жизни у нас не в избытке, но уж камней мы точно сумеем набрать!

Человек, который сразился с кораблем

Проснулись все злые и усталые, как собаки, — все тело болело после вчерашних трудов, а впереди их ждал такой же тяжкий день. Даже Одда не стал шутить, когда увидел длинный лесистый склон под ногами и слабый блеск воды в туманной дали.

— По крайней мере, дорога под гору, — заметил Бранд.

Одда фыркнул, отворачиваясь:

— Ну-ну…

Бранд скоро понял, что тот имел в виду. «Южный Ветер» трудно было тащить вверх по склону. А на пути под гору корабль норовил все время укатиться вниз, и удержать его было не просто труднее — это оказалось довольно опасной работой. Поскольку волок петлял и не отличался шириною, волов пришлось выпрячь. Вместо них, по шесть с каждой стороны, впряглись люди: руки по локоть обмотали тряпками, спины — одеялами, и вперед, крест-накрест веревки накинули и помаленьку пошли вниз, удерживая корабль на канатах. «Южный Ветер» качался на ухабах и пытался съехать с волока в лес. Колл шагал впереди со своим ведром, смазывая ходы, когда те начинали дымить.

— Держи! — ревел Ральф, подымая ладонь. — Держи его!

— Попробуй удержи его, — хрипел Бранд.

Ему, конечно, выдали канат. А так всегда: если люди знают, что ты можешь таскать тяжести, они тебе всегда эти тяжести вручают. А сами отступают в сторону с виноватой улыбочкой. Вообще-то он был не новичок в работе — сколько всего на хребтине перетаскал, зарабатывая им с Рин на корку хлеба. Однако так, как сейчас, он на работе не ломался: мокрый от пота канат накручен под локтем, через плечо, вперехлест через другое — и режет тело с каждым шагом, ноги дрожат от напряжения, сапоги скользят по мягкой земле, усыпанной палой листвой и хвоей, впереди у Одды из-под ноги летит пылюка, из груди рвется кашель, сзади хрипло ругается Доздувой…

— Когда ж мы до этой сраной реки дойдем? — свирепо прорычал Одда через плечо — они ждали, пока с тропы убирали поваленное дерево.

— С меня рекой льет, можно целый корабль пустить, — и Бранд помотал головой — с мокрых волос полетели во все стороны крупные капли пота.

— Щас Сафрит воды даст, так я вам тоже цельную реку напружу, — заметил за спиной Доздувой. — Фрор, расскажи, как шрам получил, а?

— Брился, вот и обрезался! — отозвался с другой стороны корабля ванстерец, затем подождал немного и добавил: — Никогда не брейтесь топором, ребята!

Колючка шагала сзади — им пятерым поручили тащить мачту. Бранд чувствовал ее острый взгляд между лопаток — наверное, до сих пор злится за то, что он про ее матушку сказал… Ну что ж, она не виновата. Это ж не она уплыла прочь и бросила Рин одну-одинешеньку… Видно, всякий раз, когда ему, Бранду, шлея под хвост попадала, дело было в нем — на себя он злился, вот что. Надо бы извиниться перед ней. Но слова что-то не шли. Не умел он разговаривать, вот что. Днями мог сидеть, придумывать, что и как скажет, а как рот раскрывал — ерунда какая-то изнутри лезла.

Он вздохнул:

— Эх, язык мой — враг мой… Лучше мне рот вообще не раскрывать…

— Эт точно, — услышал он Колючкин голос из-за спины и уже хотел было развернуться, чтобы достойно ответить — и потом огрести за этот ответ, это уж как пить дать, как…

…веревка натянулась и дернулась, и протащила его прямо в кучу прошлогодней листвы, он закачался и едва удержался на ногах…

— Держи! — заорал Доздувой и резко потянул свой канат.

И тут лопнул узел — с резким, как хлыстом стегнули, звуком, и Доздувой с отчаянным воплем опрокинулся на спину.

Одда выдохнул: «Боги!», тут же упал вниз лицом, сшиб идущего следом, тот выпустил свой канат, веревка захлопала, извиваясь, словно змеюка.