А потом все было как в замедленной съемке. Вульф церемониально положил ладони на цепь, поднял ее и приблизился ко мне. Казалось, что он давит улыбку. Дерек лишь коротко усмехнулся, ненадолго отвел взгляд в сторону, а потом посмотрел так, словно спрашивал: «Тебе нравится это шоу?»
Цепь была тяжелой, а официальные аплодисменты звучали в ушах как прилив. Это раздражало. Неимоверно раздражало. Медальон камнем лег на грудь, приминая блузку. Я тяжело вздохнула и… И ничего.
Нет, знак признания Комитетом обжигал меня. Почти физически причинял боль, открывая шлюзы воспоминаний, через которые хлынули видения
Он ждал. Вот только чего? Что я сорвусь и попытаюсь рассказать правду? Тогда Комитет скорее всего поднимет меня на смех. Или что я начну трястись от рыданий?
Не дождется!
Я развернулась к залу, метнулась к краю сцены, закрыла глаза и низко поклонилась. Медальон на шее тянул вниз. Кто-то из сидящих на первом ряду резко перестал аплодировать и даже подался чуть назад. Я застыла в этом положении, сведя брови на переносице.
«Пожалуйста, умолкните!»
Только эта мысль билась в моем сознании. Не хотелось думать, есть ли в зале те, кто знает правду про председателя. Или те, кто предполагал, что с его обменом себя на заложников все могло обстоять не так однозначно.
Я просто стояла перед залом, что заставляло людей снова начинать перешептываться и преставать хлопать. Да, так уже гораздо лучше…
– Мисс Джозефсон.
Обманчиво участливый голос Вульфа заставил меня нехотя выпрямить спину и как под гипнозом посмотреть на него. У того на лице расцветала улыбка, которая должна была казаться блаженной, но вызвала мороз по коже.
Он положил руку на грудь и коротко поклонился.
– Быть может, у вас найдется
По одному его взгляду было понятно, что Вульф если и не знает наверняка о личностях девушек, вышедших с «Вайолетс» на сцену, то определенно догадывается. Но пугало меня другое. Окутавшее конференц-зал молчание.
Я стояла как оглушенная. Сцена уходила из-под ног. Бросала взгляд то в зал, то на председателя и его Защитника. Кто-то из присутствующих начал вставать со своих мест.
«А почему бы нет?», «Спойте!» доносились выкрики людей. Сначала редкие и тихие, а потом все набирающие обороты. Сердце в груди сошло с ума, но не от предвкушения, к которому я привыкла. Не от волнения.
Совсем не так, как на юбилее Драйдена. Не как на шоу в Токио.
Горло сдавило раскаленной сталью, а к глазам подступили слезы. Я чувствовала себя пойманной в силки птицей. Не могла петь. Не могла даже говорить.
– П-прошу меня простить, – зажмурившись, я на миг обернулась к залу, – боюсь, что не сегодня… Но я обязательно найду слова и напишу достойную песню…
– Что ж, мы будем ждать, – Вульф склонил голову в фальшивом сочувствии.
А я снова поклонилась и практически бросилась прочь со сцены. Впервые в моей жизни.
Все здание Комитета в Женеве как огромные серый кубы, изрезанный внутри прямыми четкими линиями перил и лестниц, соединяющими этажи. Передвигаться по ним сейчас все равно, что пытаться скрыться внутри игрушки-головоломки.
А мне хотелось именно этого. Спрятаться от любопытных взглядов. Не знаю, получилось бы у меня, если бы я не ушла до конца пресс-конференции и не наткнулась на женский туалет в одном из коридоров, ведущем к фойе.
Дамская комната производила еще более гнетущее впечатление. Длинная коробка со стенами из черного мрамора с белесыми прожилками.
Я сорвала с себя медальон-медаль и засунула ее в боковой карман брюк так, что цепочка осталась торчать, тяжело раскачиваясь из стороны в сторону.
Выкину эту дрянь, всучу Зенави или сдам к хренам! Да хоть на металлолом! Себе я ее не оставлю, пока жива!
В зеркало не посмела бросить ни одного взгляда, зная, что мне не понравится то, что я там увижу. После чего заперлась в кабинке и засела там на какое-то время. Достала телефон и едва не швырнула его об пол.
Тут не ловила связь, и я не могла позвонить Джен или Драйдену. Оставалось только отгонять от себя мысли о позорном бегстве со сцены и пытаться выровнять дыхание. Если в газетах напишут, что у меня случилась истерика, то так тому и быть.
Плевать!
Я стояла на сцене с человеком, растоптавшим, как минимум, две жизни. От которого приняла знак признания заслуг. И которого из-за собственной слабости наивно бросилась защищать. Хуже не придумаешь…
С шипением я опустила голову и закрыла лицо руками.
Судя по звукам в помещение заходили и выходили женщины. Некоторые из них ненадолго задерживались у умывальников. Звучала речь на французском, итальянском и немецком. Иногда посетительницы смеялись, иногда обсуждали что-то деловым тоном. Но я не могла понять ни слова. Лишь хотела дождаться, пока основная волна схлынет, и мне удастся вернуться в фойе, отметиться на стойке администрации и покинуть штаб-квартиру Комитета.
Поначалу все шло хорошо.