Мономашич. Мстислав Великий

Ставр вместе с десятником проверял, как разместились люди, у всех ли в котлах булькает варево и нет ли захворавших. Парень врезался в идущих. Десятник Авдей схватил его за локоть:

   — Что, глаза дома забыл?

Парень, к удивлению всех, не стал вырываться, а постарался встать так, чтобы десятники закрыли его от чужих взглядов.

   — Никак, хоронишься от кого? — угадал Ставр.

Парень взглянул на него исподлобья и ничего не сказал. У него были большие синие глаза, мягкий, девичий рот и лишённые бороды и усов щёки. Шапка на куньем меху низко надвинута на уши. Одет добротно, не с чужого плеча. За поясом лёгкий, но опасный в бою топорик-клевец.

   — Чего молчишь? — Авдей тряхнул за плечо.

   — Может, и хоронюсь, — ответил парень. Голос у него был нарочито хриплый, и Ставр решил: не более пятнадцати годов. Такому впору дома сидеть, а не в боевой поход идти. Вот коли враг под стены подойдёт, тогда — иное дело, а пока...

   — Ты почто тут? Из дому сбег? — спросил Ставр.

   — Нет у меня дома. Один я. — Парень отвернулся, зашмыгал носом.

   — Сирота?

   — Чудь у меня отца порубила и... брата, — споткнувшись на последнем слове, ответил парень. — Одни мы с матушкой остались.

   — А там чего? Знакомцев встретил?

Парень кивнул. Он явно боялся, что его сочтут слабым и малым и воротят назад.

   — Как звать тебя? — спросил Ставр.

   — Василием.

   — А который год?

   — Пятнадцатый.

Ставр задумался. Не первый раз судьба вешает ему на шею сироту. Один вон уже вымахал — семнадцатый год, в рот смотрит, заместо отца почитает. Он оглянулся на меченошу Валдиса и кивнул Авдею:

   — Пристрой парня со своими да накажи, чтоб не забижали слишком... Ты какого рода?

   — Микулич я. Отец торговым человеком был.

   — Добро. Покажешь себя в бою, подумаю — может, приму в дружину.

Василий взглянул на боярина, — видимо, о таком он не помышлял и даже мечтать не хотел. Но слова не сказал.

Через восемь дней подошли к Медвежьей Голове.

На местном наречии она называлась Оденпе, и те, кто разумел чудскую молвь, так её и называли. Медвежьей Головой звали не столько городец, наполовину сложенный из дерева, сколько высокий холм, на котором он стоял. Внизу холма раскинулось озеро, вокруг простирались леса.

По ним и пробирались. Весна вдруг заторопилась, днём было так тепло, что снег таял и мокрыми ошмётками налипал на полозья саней. Ночами же прихватывал морозец. Старики говорили, что по приметам заморозкам быть аж до Троицы.

По пути наткнулись на три погоста чуди — на малых хуторах на полянах жило по пять-шесть семей. Их не трогали — берегли время и силы. Не сдержались лишь однажды — когда чудины вздумали пускать из засады стрелы.

К Оденпе подошли на седьмой день месяца берёзозола и обложили с трёх сторон. Городец был невелик, но стены высоки.

Мстислав Владимирич, приказав разбить стан, с ближними боярами и сыном Изяславом поехал поглядеть на город вблизи. Были в бронях, но всё равно отроки держали наготове щиты — вдруг да пустят стрелу. Осаждённые знали заранее о подходе войска — ворота были заперты, на стенах толпился люд. Иногда слышались приглушённые голоса.

   — Зришь, сыне, — Мстислав наклонился к Изяславу, — стены крепки, но невысоки. Сам холм им помогает. Но коли его одолеем, крепость возьмём. Да и сами стены неустроенны. Подскажи — почему?

   — Заборол нету, — оглядел стену княжич. — И поверхи не срублены. Только между брёвен щели.

   — Верно, — кивнул Мстислав. — Чтоб стрелу пустить, их лучник должен сам себя показать.

Они подскакали ближе, и на стене заволновались. Мелькнули шапки двух-трёх лучников, взлетели стрелы. Но лишь одна впилась в поднятый щит. Остальные достали всадников на излёте или вовсе упали, не долетев.

   — Наши боевые луки бьют дальше, — назидательно молвил Мстислав. — И стрелы калёные. А у них большинство стрел на зверя да на птицу. Хорошие, конечно, есть, да берегут, пристреливаются.

Поскакали назад, на ходу обсуждая приступ. На другой день поутру пошли в бой.

Пешцы бежали со щитами и лестницами. У многих были топоры и рогатины. Настоящие копья и мечи получили лишь те, кого вооружил князь и его бояре. Дождь стрел взвился над осаждённой крепостью. Князь Мстислав сказал правду — чтобы стрелять, чудинам приходилось высовываться из-за заборол, и их сбивали русичи. Всё-таки те ухитрялись отвечать, и, ещё не добегая середины холма, среди пешцев появились первые убитые и раненые.

Но это не остановило новгородцев. Кровь товарищей только раззадорила. Люди зверели, кричали и с перекошенными лицами лезли на стены.

Сотня Ставра вместе с ещё одной новгородской сотней прорвалась к воротам. Там стрелы летели злее всего, и люди чаще падали на снег, но зато не было ни рва, ни размётанного по бревну моста — подходи и ломай дубовые створы. В них долбили пороком, колотили топорами. Рядом приставляли наскоро сбитые лестницы, карабкались наверх. Те, кто лез первыми, скоро были сброшены на снег с пробитыми головами, но нападавших было слишком много.