Мономашич. Мстислав Великий

Княжеская семья, бояре, самые именитые купцы, сотские и тысяцкие стояли торжественную службу в Святой Софии. Ставр пришёл с дочерьми и Велгой. Тут же был и Анисим Лукич с сыновьями. Старший, Ждан, был с женой. Младший, Иван, один. Будущие сваты встали поближе друг к дружке, потихоньку присматриваясь к детям. Ульяница стояла с пунцовыми щеками, опустив глаза и сжавшись в комок. Девушка поняла, зачем встали так близко, и украдкой косилась из-под платка на коренастого темноволосого парня с короткими юношескими усами. Тот в свой черёд силился угадать, которая из девушек выбрана отцом. Когда взгляды Ивана и Ульяницы встретились, оба сперва вздрогнули, как от удара.

После службы все выходили из храма умилённые, просветлённые, улыбаясь утренней свежести и новому дню. Солнце и небо сияли так, словно сама природа радовалась с людьми. Во всё горло орали птицы.

Тут Ставр и увидел Василису. Она шла позади отца и матери, которая несла на руках сомлевшего, усталого от Всенощной четырёхлетнего мальчишку. Позади — товарищи и сидельцы купца Микулы, его помощники в торговых делах, иные с жёнами и детьми. Василиса была в праздничном шушуне[12] и платке, скромная, шла, опустив глаза. Ради праздника она сняла свои вдовьи одежды и старалась держаться незаметно. В пальцах её дрожала пасхальная свеча и алое освящённое яичко.

Разглядев молодую женщину, Ставр приказал Велге вести дочерей домой и готовить праздничную трапезу, а сам задержался и встретился с семьёй купца.

   — С праздником, Микула Иваныч. Христос воскресе!

   — Воистину воскресе, — кивнул тот.

Ставр приветствовал купчиху и повернулся к её дочери.

   — Здравствуй, Василиса Микулишна, — сказал он.

Молодая женщина взмахнула ресницами, на миг поднимая на боярина взор.

   — Здравствуй, Ставр Гордятинич, — тихо выговорила она.

   — Поцелуемся? По обычаю?

Медленно, троекратно, коснулся он губами её губ. Напоследок не стерпел — продлил поцелуй, лаская женские уста. Твёрдые, они вдруг ожили, зашевелились, отвечая, но тут же Василиса отступила на шаг и опять опустила глаза.

Долго после того Ставр искал и находил повод пройти или проехать мимо дома купца Микулы, надеясь увидеть Василису. Но купеческая дочь то ли сидела взаперти, оплакивая своё вдовство, то ли не было у неё свободной минутки. Проезжая мимо усадьбы за тесовым забором, боярин сам на себя удивлялся — с чего это вдруг тянет его сюда?

Увиделись случайно — Ставр спешил по княжьему поручению, призванный на судилище, ворочался вскачь и на повороте у малой церковки Николы столкнулся с Василисой.

Сперва он даже не узнал её — в тёмном вдовьем одеянии и глухом платке, она шла от обедни и прянула к забору, спасаясь от копыт. Разглядев наконец синие глаза, Ставр осадил коня и спрыгнул наземь.

   — Василиса! Здравствуй!

   — Здравствуй и ты, боярин. — Она уже справилась с собой, и только щёки опять залил румянец.

Стояли молча. Ставр смотрел на её лицо, любуясь и удивляясь на себя. Василиса отводила взор, но глаза, смотря вдаль улицы, не видели ни заборов, ни мостовой, ни выглядывавшей из-за угла церковки.

   — В церкву ходила?

   — Да.

   — За своих молилась?

   — Полгода, как померли.

Ещё помолчали. Ставру хотелось встряхнуть женщину за плечи, оживить это мертвенное лицо с пятнами румянца, заставить зажечься огнём глубокие синие глаза.

   — Давно не видались. С Пасхи.

   — Миновал праздник-то.

   — На Троицкое гуляние выйдешь?

   — Не девка, чтоб гулять.

   — Неужто в монастырь собралась?

   — По осени пойду.

   — Не спеши. Всё ещё переменится.

   — Как?

   — А если я посватаюсь?

   — Ты?

Она наконец подняла глаза, которые подёрнулись дымкой от непрошеных слёз.

   — Да как же это? Почто? — прошептала. — Грех ведь...

   — Ништо, — решительно, словно подгоняя сам себя, ответил Ставр. — Ты молода ещё. Тебе жить да радоваться. А про монастырь забудь. Слышишь? Забудь!

Он шагнул к ней, выпуская повод коня и собираясь обнять, но Василиса только вскинула голову, обожгла строгим взглядом — и боярин остановился.

   — Не спеши, Ставр Гордятич, словами-то бросаться, — сказала она.

Повернулась и пошла прочь, спокойная и важная Ставр вернулся к коню, вскочил в седло. Наконец-то вспомнилось, что ехал не один, и он быстро обернулся на своих отроков. Жизномирич, державшийся впереди, делал вид, что ничего не заметил.

Летом с Анисимом Лукичом ударили по рукам — сговорили Ульяницу за Ивана. Ездили на смотрины, по обычаю, оставляли молодых наедине. Свадьбу порешили играть на Покров, и в конце лета Ульяница, обливаясь слезами, сидела в своей светёлке и шила приданое. Велга сбивалась с ног. Ей дочери родить не пришлось, и женщина хлопотала за двоих.

Ставр разрывался между княжьей службой и домашними хлопотами. Чуть не каждый день то ездил на Городище, то разбирал судные дела с Мирославом Гюрятиничем. Навещал посадника, будущего свата, бывал у других именитых бояр. Жизнь катилась своим чередом, но с каждым днём, чем ближе была осень, тем тревожнее делалось на сердце.

Василису он почти не видел — раз или два примечал в толпе у церкви да у монастырских врат. Молодая вдова жила затворницей, из ворот выходила редко. При встрече проходила мимо, не поднимая глаз.