Мономашич. Мстислав Великий

   — Ну. — Он наклонился, за локти поднял девушку, заглядывая в лицо, и только сейчас заметил, что та беззвучно плачет. Губы жалобно кривились, нос и веки распухли и покраснели, лицо подурнело.

«Соплячка», — со злостью подумал Ярославец. Теперь возись с нею, как с ребёнком. А она ему жена! И должна быть настоящей женой!

Ожесточившись от этой мысли, Ярославец рывком опрокинул Елену на постель и стал торопливо задирать подол, не обращая внимания на слабые попытки защититься.

Потом она долго беззвучно плакала, сжавшись в комок и чувствуя внизу живота боль. Ей казалось, что она умирает, тем более что муж не проявлял к ней никакого участия — отвернувшись к стене, он молчал, словно уснул. Но тотчас встрепенулся и вскочил, едва снаружи послышались шаги и весёлые голоса.

За ними пришли. Обряд надо было доигрывать. Елена не сопротивлялась, когда Ярославец силком сдёрнул её с постели, ставя рядом с собой.

6

Свадьба — последнее, что успел сделать Святополк Изяславич в жизни. Полгода спустя перед самой пасхальной заутреней ему стало худо. Князь велел приготовить постель, прилёг немного отдохнуть — и более уже не встал.

Народ праздновал Пасху. На улицах и площадях пестро одетые горожане христосовались, меняясь крашеными яйцами, угощались блинами, пели песни и слушали скоморохов. Сновали туда-сюда коробейники, продавая пироги и сласти. В этот день даже бояре раскланивались с горожанами, а во многих усадьбах готовились пиры. Но весть о смерти великого князя заставила Киев забыть о празднике.

Путята Вышатич был в Берестове, когда умер Святополк. Едва боярин узнал о смерти князя, то бросил все дела и умчался в Киев. Там, едва вылезши из коляски, кликнул своего сотника Акинфа.

   — Скачи в Чернигов, доложись князю Давиду Святославичу. Скажи — Святополк умер, тебе пора пришла занять отчий и дедов стол.

Старый боярин хорошо пожил при Святополке. Князь был слаб духом и во всём полагался на своих бояр. Посему и рассчитывал усадить на киевский стол такого же тихого и кроткого князя, чтобы можно было без помех жить прежней жизнью. Деятельный Владимир Мономах не подходил Путяте Вышатичу, спокойный незаметный Давид Святославич — другое дело.

   — Батюшка, — бросился к боярину сын Мишата, — чего это будет, а? Князь-то, бают, помер! Чего ж теперь?

   — А ничо! — гаркнул Путята. — И неча рот разевать. Живо скачи к свату, пущай наших подымает. Как зачнут кияне шуметь, так пусть кричат Давида Черниговского на княжение.

Мишата просиял и кивнул.

Владимир Мономах узнал о кончине Святополка на другой день к вечеру. Он собирался к праздничной вечерне, когда доложили о спешном гонце. Им оказался сын боярина Захара Сбыславича Иван. Ещё задыхаясь после скачки, молодой боярин спешился и преклонил колена перед переяславльским князем.

   — Княже, — выдохнул он, — брат твой, Святополк, умре. Кияне на вече сошлись, тебя на княжение зовут. Ступай, княже, на стол отчий и дедов.

Владимир ничего не ответил. Он долго ждал этого известия, надеялся услышать его как можно раньше, и вот оно — свершилось. Святополк умер. Путь к золотому столу свободен. Только протяни руку — и вот тебе власть над Русью.

Дважды уже был Мономах близок к вершине — двадцать лет назад, когда умер его отец, последний Ярославич, но старшая отцова дружина предпочла Владимиру Святополка, старейшего в роде Ярославовых внуков. И четыре года спустя, когда Святополк ослепил Василька Ростиславича, и за сие преступление его можно было сместить. Оба раза кияне помешали — встали сперва за дедовские обычаи, за древнее лествичное право, второй раз — защищая своего князя и свои дома. Теперь, бы им тоже не его звать, а Давида Святославича. А что, если и правда — позвали уже Давида? Что тогда будет, коль два князя сразу придут княжить в Киев? У Мономаха сила, за Давидом — Русская Правда.

   — Ты ступай покамест, — молвил он в ответ на вопросительный взгляд Ивана Захарьича и пошёл в домовую церковь.

Глядя на иконы сквозь колеблющееся пламя свечей, Мономах слушал и не слышал голос священника, не в такт шевеля губами — по привычке, а не от сердца повторяя слова литургии. Как во сне, не видя, подошёл к благословению и молча, понуря голову вышел из храма. Молча прошёл к себе в покои, закрылся и только тут дал волю чувствам.

Его звали — заходили стольники, стучала в двери молодая жена, приходил даже сын Ярополк. Мономах не желал никого видеть.

Меж тем в Киеве народ бурлил. Откуда-то просочилась весть, что Путята Вышатич послал гонца в Чернигов — звать на княжение Давида Святославича.

А с ним вместях боярин Василь и почти все старые дружинники. Новость вмиг облетела пол-Киева.

   — Это чего ж деется-то, кияне? — горячился мостник Ратша. — Сызнова бояре хотят нам на шеи кровопивца усадить? Только одного скинули — нового готовят!

   — Чего брешешь? — осаживали мостника. — Нетто черниговский князь — кровопивец?

   — А кто ж он есть? Вспомяни, кто его братец? Не Олег ли, коий половцев на Русь наводил?