Молодые львы

Но с обобщениями ничего не выходило, не мог он сказать: «Американцы такие-то и такие-то, вот почему они побеждают», или: «Особенности характера французов приводят к тому, что они ведут себя так-то и так-то», или: «Ошибка немцев в том…»

Вершащееся вокруг насилие, раздающиеся со всех сторон вопли и крики смешались в голове Майкла, слились в неистовую, многоплановую, бесконечную драму. Эта драма будоражила его сознание, не давала спать, хотя он валился с ног от усталости. Он никак не мог от нее отделаться, даже в такие моменты, как сейчас, когда в этом тихом, сером, безлюдном французском городке его жизнь, возможно, висит на очень тонком волоске.

Журчание воды смешивалось с шуршанием по бумаге карандаша Кейна. Закрыв глаза, привалившись спиной к каменной стене, в легкой дреме, которая теперь заменяла ему сон, Майкл перебирал в памяти бурные события последнего месяца…

Названия… Названия залитых солнцем городов, словно абзац из Пруста: Мариньи, Кутанс, Сен-Жан-ле-Тома, Авранш, Понторсон, разомлевшие в тепле приморского лета в волшебной стране, где овеянные легендами Нормандия и Бретань сливаются в серебристо-зеленой манящей дымке. Что сказал бы этот болезненный француз, затворившийся в комнате с обитыми пробкой стенами, о столь милых его сердцу приморских провинциях в жарком и страшном августе 1944 года? Какими строками описал бы он изменения в архитектуре церквей четырнадцатого столетия, внесенные недрогнувшей рукой артиллериста, стреляющего из 105-миллиметрового орудия, и летчика, пилотирующего пикирующий бомбардировщик? Какое впечатление произвели бы на него разлагающиеся дохлые лошади в придорожных канавах под кустами боярышника и сожженные танки с их характерным запахом сгоревших металла и плоти? Какими изящными, тонкими, не чуждыми отчаяния фразами месье де Шарлюс и мадам де Герман выразили бы свое мнение о новых пилигримах, бредущих по старым дорогам мимо Мон-Сен-Мишеля?

…«Я иду уже пять дней, – произнес молодой парень, судя по выговору, уроженец Среднего Запада, оказавшийся рядом с джипом, – но еще ни разу не выстрелил. Только поймите меня правильно, я не жалуюсь. Черт, да я готов шагать за ними хоть до Ада, если от меня лишь это требуется…»

…В Шартре, на площади напротив кафедрального собора, мрачный немолодой капитан, привалившись к боку танка «шерман», говорил: «Я не понимаю, почему столько лет люди так расхваливали эту страну. Господи Иисусе, да здесь нет ничего такого, что мы в Калифорнии не сделали бы лучше…»

…Шоколадно-коричневый карлик в красной феске танцевал среди саперов с миноискателями и танкистов, ожидающих, пока им скажут, что путь свободен. Они хлопали карлику и поили его кальвадосом, который утром подарили им местные жители, сплошной стеной стоявшие на обочине, приветствуя их появление…

…На разрушенной улице два пьяных старика вручили Павону и Майклу маленькие букетики незабудок и герани. В их лице старики поздравляли с приходом в свой город всю американскую армию, хотя могли бы задать интересный вопрос: почему четвертого июля, когда в городе не было ни единого немца, армия сподобилась обратить на него свое пристальное внимание и за тридцать минут превратила в руины?

…Немецкий лейтенант, взятый в плен разведкой 1-й дивизии, в обмен на пару чистых носков указал точное местонахождение своей батареи 88-миллиметровых орудий еврею-беженцу из Дрездена, ныне сержанту военной полиции.

…Очень серьезный французский крестьянин все утро выкладывал на вечнозеленой изгороди, тянущейся вдоль дороги, громадную надпись из роз: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, США!», чтобы поприветствовать солдат, которые поедут мимо его дома. Другие крестьяне и их жены прямо у дороги устроили ложе из цветов для убитого американца, усыпали его розами, флоксами, пионами, ирисами, и в то летнее утро смерть на какие-то мгновения превратилась в веселое, чарующее, трогательное событие, но проходящие пехотинцы огибали стороной эту яркую цветочную клумбу.

…Тысячи пленных немцев, и ужасное ощущение, которое испытываешь, вглядываясь в их лица: нет в них никаких признаков, указывающих на то, что именно эти люди поставили Европу с ног на голову, уничтожили тридцать миллионов человек, загоняли в газовые камеры мирное население, вешали, пытали, мучили людей, проживающих на огромной территории протяженностью в три тысячи миль. Теперь эти лица выражали лишь усталость и страх. Честно говоря, если этих людей переодеть в американскую форму, они бы выглядели так, словно только что прибыли из Цинциннати[85].

…На похоронах одного из участников Сопротивления в маленьком городке неподалеку от Сен-Мало артиллерия огибала тащившийся по дороге катафалк, запряженный четверкой лошадей, и длинную процессию горожан, одетых в лучшие одежды. Глотая пыль, эти люди шли на кладбище, чтобы пожать руку родственникам убитого, стоявшим у ворот. Молодой священник, отпевавший покойника в кладбищенской церкви, на вопрос Майкла: «Кого хоронят?» – ответил: «Не знаю, мой друг. Я из другого города…»