Молодые львы

– Мы думали, это вы нам расскажете, – отозвался первый солдат.

– В десять утра через город не проходила оперативная группа?

– Никто здесь не проходил, – ответил второй солдат. Он был невысокого роста, пухлый, на вид лет сорока, с заросшим щетиной лицом. Говорил этот солдат с легким шведским акцентом. – Вчера вечером проехал штаб Четвертой бронетанковой дивизии, оставил нас здесь и повернул на юг. С тех пор мы пребываем в полном одиночестве. На рассвете в центре города стреляли…

– Кто? – полюбопытствовал Майкл.

– Не спрашивай меня, браток, – ответил толстяк. – Я оставлен здесь, чтобы качать воду из этого ручья, а не проводить частное расследование. В лесах полно фрицев, они стреляют по лягушатникам, а лягушатники стреляют по ним. Лично я жду подкрепления.

– Давай поедем в центр и разберемся, – предложил Кейн.

– Почему бы тебе не помолчать? – повернувшись к заднему сиденью, осадил его Майкл.

Кейн, поблескивая толстыми стеклами очков, нерешительно улыбнулся:

– Мы вот с приятелем решаем, не податься ли нам отсюда. Проку от нашего сидения здесь не будет. А вот шлепнуть нас могут в два счета. Утром прибегал какой-то лягушатник. Сказал, что на другой стороне города восемьсот фрицев с тремя танками и к полудню они собираются занять город.

– Веселенькое дело! – вырвалось у Майкла. Теперь он понимал, почему его не встречают с флагами.

– Восемьсот фрицев, – повторил Стелвато. – По-моему, нам пора домой.

– Вы думаете, тут безопасно? – спросил у Майкла молоденький солдат.

– Как в твоей собственной гостиной! – огрызнулся Майкл. – Откуда мне знать?

– Я только спросил. – В голосе молодого солдата слышался упрек.

– Не нравится мне все это. – Толстяк с шведским акцентом оглядел улицу. – Совершенно не нравится. Они не имели права вот так бросить нас одних у этого чертова ручья.

– Никки, – Майкл повернулся к Стелвато, – разверни джип, чтобы при необходимости мы могли быстренько смыться отсюда.

– А в чем дело? – Кейн наклонился к Майклу. – Струхнул, что ли?

– Слушай ты, генерал Паттон[84], – Майкл постарался изгнать из голоса раздражение, – когда нам понадобится герой, мы тебя позовем. Никки, разворачивай джип.

– А я бы прямо сейчас уехал домой, – вздохнул Стелвато.

Но он вновь сел за руль, развернул джип, выдернул автомат из зажимов под ветровым стеклом, подул на него. Автомат был весь покрыт пылью.

– Так какие у нас планы? – Ручищи Кейна нетерпеливо перехватывали карабин. Майкл посмотрел на него с нескрываемой неприязнью. Неужели, подумал он, его брат получил Почетную медаль конгресса за такую вот дремучую дурь?

– Пока побудем здесь, – ответил Майкл. – Подождем.

– Кого? – спросил Кейн.

– Полковника Павона.

– А если он не появится? – не унимался Кейн.

– Тогда примем другое решение. Сегодня у меня счастливый день. – Майкл вздохнул. – Готов спорить, что до заката меня хватит на три решения.

– А я думаю, нам надо послать Павона к черту и катить в Париж, – не согласился с ним Кейн. – Би-би-си говорит…

– Я знаю, что говорит Би-би-си, – прервал его Майкл, – и я знаю, что говоришь ты, но я сказал, что мы будем сидеть здесь и ждать.

Он отошел от Кейна и уселся на траву, прислонившись к низкой каменной стене, которая тянулась вдоль речушки. Двое солдат бронетанковой дивизии с сомнением посмотрели на него и залезли в свой окоп, замаскировавшись ветками. Стелвато прислонил автомат к стене, лег на землю и заснул. Он вытянулся и закрыл лицо руками. Странно, в таком виде он напоминал покойника.

Кейн уселся на камень, достал блокнот и начал писать письмо жене. В своих письмах он подробно описывал, что делал и что видел, даже если это были изувеченные трупы и ужасные раны. «Я хочу, чтобы жена знала, что творится вокруг, – объяснял Кейн. – Если она поймет, какие испытания выпадают на нашу долю, у нее, возможно, изменится взгляд на жизнь».

Майкл смотрел на город поверх склоненной каски Кейна, который с расстояния в три тысячи миль пытался изменить взгляд на жизнь своей фригидной супруги. Однако древние стены домов и закрытые ставнями окна без единого флага не желали делиться с Майклом своими секретами.

Он закрыл глаза. «Кто-то должен написать мне письмо, – подумал Майкл, – и объяснить, какие испытания выпали на мою долю». За последний месяц с ним происходило много разного. Он чувствовал, что потребуются годы, чтобы рассортировать все впечатления, разложить их по полочкам, докопаться до истинного смысла случившегося. Ведь за всей этой пальбой, захватами городов, тряской в пыльных колоннах под жарким солнцем Франции, за размахиванием рук, поцелуями девушек, выстрелами снайперов и пожарами кроется что-то очень глубокое и важное. Этот месяц ликования, хаоса, смерти, думал он, должен помочь человечеству найти ключ к пониманию причин войн и насилия, помочь осознать роль Европы и Америки.

С той ночи в Нормандии, когда Павон так жестко поставил Майкла на место, он отказался от мысли принести хоть какую-то пользу на этой войне. «Но теперь, – думал он, – я должен попытаться хотя бы понять эту войну…»