Молодые львы

В одиннадцать часов (к этому времени авиация теоретически должна была уничтожить все огневые точки противника и деморализовать оставшихся в живых) пехоте предстояло двинуться вперед, пробив брешь в обороне для бронетанковых войск, и оборонять фланги прорыва, чтобы свежие дивизии могли развивать наступление, проникая все глубже и глубже в тылы противника. Лейтенант Грин, который теперь командовал ротой, объяснил им все это подробно и доходчиво. Слушая Грина, солдаты достаточно скептически отнеслись к замыслам генералов, но теперь, наблюдая за грозной воздушной армадой, перепахивающей немецкие позиции, они ощущали, как в них крепнет уверенность, что стоящая перед ними задача не так уж сложна.

«Хорошо, – подумал Ной, – значит, сегодня пойдем на парад». Вернувшись из окружения, он замкнулся в себе, стал сдержанным, пытаясь в выпадавшие ему редкие дни отдыха и часы выработать новое отношение к окружающему миру – философию отстраненного безразличия, которая могла защитить его от ненависти Рикетта и тех солдат роты, которые относились к нему так же, как сержант. Наблюдая за ревущими в небе самолетами, слыша гром разрывающихся бомб, Ной чувствовал, что в определенном смысле должен быть благодарен Рикетту. Рикетт освободил его от необходимости кому-то что-то доказывать, наглядно продемонстрировав, что не примет Ноя за равного, даже если тот в одиночку возьмет Париж или положит целую бригаду СС.

«Теперь, – решил Ной, – мне не надо никуда рваться. Я буду плыть в основном потоке. Не быстрее и не медленнее, не лучше других, но и не хуже. Если все пойдут в наступление, я от них не отстану, если побегут, обгонять не буду». Стоя в сыром окопе у вечнозеленой изгороди, слушая разрывы бомб и свист снарядов над головой, Ной испытывал странную умиротворенность, вызванную принятым решением. Умиротворенность была мрачной и бессильной, поскольку означала крушение его самых радужных надежд, но она успокаивала, позволяла расслабиться и, чего уж скрывать, оставляла надежду на спасение.

И Ной с интересом следил за самолетами.

Оглядывая сквозь посеченную осколками листву зеленой изгороди вражеские позиции, тряся головой, когда от особенно сильных разрывов закладывало уши, Ной жалел немцев, оказавшихся под бомбами. Он сам находился на земле, его оружие могло послать всего лишь две унции металла на расстояние в тысячу ярдов, а потому он испытывал ту же ненависть к летящим высоко в небе равнодушным убийцам, которые без всякой жалости к беспомощным людям, прячущимся по окопам, выковыривали их из земли с помощью тысячефунтовых зарядов, сброшенных с безопасной пятимильной высоты. Он посмотрел на стоявшего рядом с ним Бурнекера и по болезненной гримасе на его молодом лице понял, что друга одолевают те же мысли.

– Господи, – прошептал Бурнекер, – почему бы им не остановиться? Этого же достаточно, более чем достаточно. Или они хотят сделать из немцев фарш?

К тому времени все немецкие зенитные батареи были уже подавлены, так что самолеты спокойно, словно на учебных занятиях, сбрасывали свой смертоносный груз.

А потом свист возник у них над головами, стремительно приближаясь к земле. Бурнекер схватил Ноя и потащил на дно окопа. Они согнулись в три погибели, вжимаясь в землю, подобрав ноги под себя, соприкасаясь касками, а бомбы одна за другой взрывались вокруг, засыпая их комьями земли, камнями, обломками ветвей.

– Мерзавцы, – шептал Бурнекер. – Ну и мерзавцы эти летчики!

Со всех сторон до них доносились крики, стоны раненых. Но вылезти из окопа не представлялось возможным, потому что бомбы падали и падали прямо на занимаемые ими позиции. А с неба, перекрывая грохот разрывов, доносился устойчивый, ровный, деловой рокот авиационных двигателей. Летчики, настоящие асы, спокойно выполняли порученное им задание, они нисколько не сомневались, что решат все поставленные перед ними задачи и поразят все указанные им цели.

– Ах вы, поганые убийцы! – не унимался Бурнекер. – Мало вам легкой жизни, мало надбавок к жалованью. Вам теперь захотелось перебить нас всех!

«Это самая большая подлость, какую может сделать мне армия, – думал Ной. – Она желает меня убить, но не может доверить эту ответственную работу немцам. И ведь Хоуп не сообщат о том, что на самом деле случилось. Она не узнает, что я погиб от руки американца…»

– А ведь сколько им платят за вылеты! – Бурнекер уже кричал, кипя от ненависти. – Каждый – или сержант, или полковник. Норденские целеискатели! Чудо современной науки! Нам следовало этого ожидать! Господи, да ведь они как-то бомбили Швейцарию! Прицельное бомбометание! Если эти говнюки не могут отличить одну страну от другой, разве им по силам определить, где заканчиваются немецкие позиции и начинаются американские?!

Он выкрикивал все это Ною в лицо с расстояния в четыре дюйма, в ярости брызгая слюной. Но Ной знал: Бурнекер кричит только для того, чтобы они оба сохранили самообладание и остались на дне окопа – это безумие они могли пережить только там.