Молодые львы

Спустившись вниз и шагнув на поле, Ной, пожалуй, ненавидел Рикетта даже больше, чем всегда.

И тут внезапно затараторили пулеметы. Тысячи пуль, словно рой рассерженных ос, зажужжали вокруг, и солдаты начали падать еще до того, как Ной услышал пулеметную трескотню.

Цепочка остановилась, солдаты с изумлением взирали на зеленую изгородь, встретившую их выстрелами.

– Вперед! Вперед! – Голос Рикетта перекрывал треск пулеметов. – Не останавливайтесь!

Но половина солдат уже залегла. Ной схватил Бурнекера за руку, они повернулись и, низко пригнувшись, бросились назад, за насыпь. Жадно хватая ртом воздух, они прыгнули в спасительную зелень рва. Один за другим солдаты показывались на насыпи, чтобы без сил скатиться в канаву.

На гребне появился Рикетт. Его качало, он размахивал руками, что-то кричал, хотя из горла у него хлестала кровь. Но тут в Рикетта попала еще одна пуля, и он заскользил вниз, прямо на Ноя. Ной почувствовал на своем лице горячую кровь сержанта. Он отпрянул назад, хотя руки Рикетта хватали его за плечи, тянулись к ремням вещмешка.

– Ах вы, мерзавцы, – прошептал Рикетт, – мерзавцы… – Он дернулся и затих у ног Ноя.

– Убили! – выдохнул Бурнекер. – Наконец этого сукина сына убили.

Бурнекер оттащил тело Рикетта в сторону. Ной тем временем пытался вытереть кровь со своего лица.

Стрельба прекратилась, над полем с дохлыми коровами повисла тишина, нарушаемая только криками раненых. Однако если кто-то высовывался над насыпью, чтобы посмотреть, что делается на другой стороне, пулеметы вновь давали о себе знать. Пули срезали траву на гребне или со свистом проносились чуть выше. Жалкие остатки роты лежали в канаве.

– Ох уж эта авиация! – возмущался Бурнекер. – Противник будет сметен. Одних убьют, оставшихся деморализуют. Они очень деморализованы, правда? Клянусь Богом, как только я увижу кого-нибудь с крылышками в петлицах, я…

Солдаты уже отдышались и лежали молча, давая возможность повоевать другим.

Появился лейтенант Грин. Ной услышал его писклявый голосок, уговаривающий солдат подняться в атаку.

– …Нельзя же так! – кричал лейтенант Грин. – Поднимайтесь! Поднимайтесь и вперед! Нельзя отсиживаться в канаве! Второй взвод высылает людей в обход, чтобы они сняли пулеметчиков. Но мы должны их сковать. Давайте же, поднимайтесь, поднимайтесь…

В голосе Грина слышалась такая беспомощность, что солдаты даже не смотрели на него. Лежали, уткнувшись лицом в траву и напрочь игнорируя лейтенанта.

Наконец Грин сам вскарабкался на насыпь и принялся звать солдат оттуда, но никто не реагировал. Ной с интересом наблюдал за лейтенантом, полагая, что жить ему осталось всего ничего. Пулеметы заговорили вновь, но Грин продолжал метаться по насыпи, выкрикивая:

– Это же просто! Ничего страшного! Поднимайтесь…

В итоге лейтенант Грин сбежал вниз и ушел от канавы в чистое поле. Пулеметы смолкли, все радовались тому, что лейтенант их покинул.

«Вот она, единственно верная модель поведения, – довольный собой, думал Ной. – Теперь я буду жить вечно. А надо всего лишь не отличаться от других. Что они смогут со мной поделать, если я останусь в этой канаве?»

С обоих флангов доносилась ожесточенная стрельба, но они ничего не видели и не могли сказать, как идут дела у соседей. В канаве им ничего не грозило. Немцы не могли достать их в канаве, а у них не возникало ни малейшего желания причинять вред немцам. Эта молчаливая договоренность всех устраивала. Когда-нибудь, в отдаленном или в самом ближайшем будущем, немцы, возможно, отойдут или полягут под пулями зашедших с тыла солдат второго взвода. Вот тогда и придет время подумать о продвижении вперед. Но не раньше.

Бурнекер достал коробку с сухим пайком и вскрыл ее.

– Телячья колбаса, – без энтузиазма прокомментировал он. – И кого только угораздило выдумать телячью колбасу? – Маленький пакетик с порошком искусственного лимонада он выбросил. – Не стану пить эту гадость, даже если буду подыхать от жажды.

Ною есть не хотелось. Время от времени он поглядывал на тело Рикетта, лежавшее в пяти футах от него. Рикетт уставился в небо широко раскрытыми глазами, на лице убитого застыла гневная командирская гримаса. Пуля разорвала ему горло под самым подбородком. Ной попытался убедить себя, что рад виду мертвого врага, но ничего из этого не вышло. Смерть превратила Рикетта из грубого сержанта, злобного хулигана, сквернослова и убийцы в еще одного погибшего на войне американца, потерянного друга, утраченного союзника…

Ной покачал головой и отвернулся.

Лейтенант Грин вновь направлялся к канаве в сопровождении высокого мужчины, который шагал очень медленно, задумчиво оглядывая залегших в канаве упрямцев. Когда они подошли ближе, Бурнекер ахнул:

– Ты только посмотри, две звезды.

Ной сел и уставился на мужчину. За все долгие месяцы, проведенные в армии, он впервые оказался лицом к лицу с генерал-майором.

– Генерал Эмерсон, – нервно прошептал Бурнекер. – Каким ветром его занесло сюда? Сидел бы в штабе…