Молодые львы

– Это проба сил, парни (слово «парни» капитан Колклу употребил в своей речи раз двадцать)… Вы все знаете, все умеете, вам под силу справиться с солдатами любой другой армии. Когда вы высадитесь на берег, то будете лучше вооружены, лучше подготовлены, лучше обучены, чем те паршивые подонки, с которыми вам предстоит сшибиться. Все преимущества, парни, будут на вашей стороне. И вам останется только превзойти их и силой духа. Парни, вы идете туда, с тем чтобы убивать фрицев. С этой минуты вы должны думать только так и не иначе: я иду убивать фрицев! Некоторых из вас ранят, парни, кого-то даже убьют. Я не собираюсь ничего от вас скрывать, не собираюсь играть с вами в жмурки. Может, убьют многих из вас…

Он говорил медленно, наслаждаясь каждым словом.

– Ведь для того, парни, вас и взяли в армию, для того вы здесь и находитесь, для того и высаживаетесь на берег. Если вы еще не свыклись с этой мыслью, парни, свыкайтесь с ней прямо сейчас, времени осталось совсем ничего. Я не собираюсь, парни, скрывать от вас правду за патриотическими лозунгами. Кого-то из вас убьют, но и вы положите немало немцев. Если кто-нибудь… – тут Колклу нашел взглядом Ноя и уставился на него, – …если кто-нибудь думает, что ему удастся укрыться за спинами других или увильнуть от исполнения своих обязанностей, чтобы спасти шкуру, пусть помнит, что я буду рядом и прослежу за тем, чтобы каждый выполнил свой долг. Эта рота, парни, станет лучшей ротой дивизии. Я так решил, парни, и так будет. Я рассчитываю, что по окончании сражения меня произведут в майоры. И вы, парни, обеспечите мне продвижение по службе. Я долго работал на вас, парни, а теперь ваша очередь поработать на меня. Я понимаю, что толстозадым бездельникам из Управления по поднятию боевого духа, протирающим штаны в Вашингтоне, не понравятся мои слова. И вот что я, парни, на это скажу: ну и хрен с ними. Они потратили на вас немало времени, и я им ничем не мешал. Они заваливали вас этими чертовыми брошюрами, благородными идеями и шариками для пинг-понга. Я стоял в стороне. Почему нет? Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Я позволял им качать вас в люльке, совать вам мягкую пустышку, присыпать ваши задницы тальком, убеждать в том, что жить вы будете вечно, а армия станет заботиться о вас, как родная мать. Теперь их здесь нет, и отныне, парни, вы будете слушать только меня. И вот вам моя первая заповедь, которую вы должны помнить везде, даже в сортире: эта рота убьет больше фрицев, чем любая другая рота в дивизии, а я к Четвертому июля[74] стану майором, даже если ради этого рота понесет самые большие потери. Вот и все, что я хотел вам сказать. Поплакаться можете у священника, парни, и помните, что вы прибыли в Европу не для того, чтобы осматривать достопримечательности. Сержант, распустите роту.

– Смир-на! Рота, разой-дись!

Капитан Колклу не показывался весь день. Может, он, сидя в трюме, готовил новую речь в ознаменование их прибытия во Францию, может, умер. А лейтенант Грин, который за всю свою жизнь не произнес ни одной речи, присыпал раны сульфаниламидными препаратами, накрывал одеялами лица мертвых, улыбался живым и напоминал им, что надо беречь стволы от перелетающих через борта брызг.

В половине пятого, как и предрекал лейтенант Грин, морякам удалось запустить двигатели, и еще через пятнадцать минут под носом десантной баржи зашуршал песок. На берегу кипела жизнь, никакой опасности и не чувствовалось. Сотни людей пребывали в непрерывном хаотическом движении: носили ящики с боеприпасами, складывали коробки с сухим пайком, тянули связь, выносили раненых, рыли окопы, готовясь провести ночь среди обгоревших остовов десантных барж, бульдозеров и разбитой военной техники. Автоматная стрельба доносилась издалека: бой переместился за обрыв, высящийся над берегом. Иногда взрывалась мина, иногда снаряд поднимал фонтан песка, но ни у кого не оставалось сомнений, что на текущий момент армия взяла берег под свой контроль.

Капитан Колклу появился на палубе, когда десантная баржа замерла у самого берега. Из расшитой кожаной кобуры торчала инкрустированная перламутром рукоятка револьвера сорок пятого калибра. Все знали, что револьвер этот подарила капитану жена, и носил он его у бедра, как шериф с обложки ковбойского журнала.

К берегу баржа причаливала, следуя указаниям капрала инженерного подразделения десантных войск. Он осунулся от усталости, но сохранял полное спокойствие, словно большую часть жизни провел на побережье Франции под орудийным огнем и пулеметными очередями.

Трап был опущен только с одного борта десантной баржи, поскольку второй разворотило снарядом, и Колклу повел роту на берег. Свободный торец трапа упирался в мягкий песок, а когда набегала волна, его на три фута покрывало водой. Подойдя к концу трапа, Колклу поднял ногу, чтобы поставить ее на песок, и застыл. Потом отступил на шаг.

– Сюда, капитан, – позвал капрал.