Из всего африканского периода Кристиан с удовольствием вспоминал лишь две недели, когда его, заболевшего малярией, отправили в Кирену. Там были зелень, прохлада и Средиземное море, в котором Кристиану удалось поплавать.
Когда Гиммлер рассказал о том, что он слышал по радио насчет стратегического плана немецкого генерального штаба пройти через Александрию и Каир, чтобы соединиться с японцами в Индии, Кнулен, недавно прибывший с пополнением и в какой-то мере заменивший Гиммлера в роли ротного шута, отреагировал следующей тирадой: «Если кто хочет соединяться с японцами, попутного ветра. Лично я, если никто не возражает, остановлюсь в Александрии и соединюсь с какой-нибудь итальянской задницей. Я слышал, их там бери не хочу».
Кристиан улыбнулся в темноте, вспоминая грубые шутки Кнулена. По другую сторону минных полей, решил он, шутят скорее всего реже.
Потом небо на сотню километров озарилось вспышкой, за которой последовал гром. Кристиан упал на песок, и тут же вокруг начали рваться снаряды.
Он открыл глаза. Вокруг по-прежнему царила ночь, но Кристиан знал, что он куда-то едет. И не один: вонь выдавала присутствие других солдат. Пахло немытыми парижскими писсуарами, гнойными ранами, грязными лохмотьями нищих детей. Кристиан вспомнил разрывы снарядов и вновь закрыл глаза.
Ехал он в кузове грузовика, сомнений в этом быть не могло. И где-то продолжался бой, невдалеке слышался грохот артиллерийских выстрелов. Наверное, произошло что-то ужасное, потому что рядом с Кристианом в темноте кто-то плакал и сквозь всхлипывания бубнил: «Меня зовут Рихард Кнулен, меня зовут Рихард Кнулен», – снова и снова, раз за разом, словно стараясь доказать себе, что с головой у него полный порядок, он точно знает, кто он такой и что делает.
В темноте Кристиан сумел-таки различить вонючий брезент, который колыхался и подрагивал над его головой. Кристиану казалось, что руки и ноги у него переломаны, а уши размазаны по черепу. Лежа на дощатом полу, он всерьез задумался о том, что в самом скором времени за ним придет смерть.
– Меня зовут Рихард Кнулен, – доносилось из темноты, – и я живу в доме номер три по улице Карла Людвига. Меня зовут Рихард Кнулен, и я живу…
– Заткнись, – встрял в этот монолог Кристиан, и ему разом полегчало. Он даже попытался сесть, но явно переоценил свои силы и опять улегся на пол, наблюдая, как под закрытыми веками вспыхивают и гаснут звезды.
Плач смолк, раздался другой голос:
– Мы вскорости соединимся с японцами. И я знаю где. – Тут раздался дикий смех, который оборвался так же резко, как и начался. – В Риме! На балконе Бенито в Риме. Надо обязательно сказать об этом тому комментатору! – Тут Кристиан узнал голос Гиммлера и вспомнил большую часть того, что произошло с ними за последние десять дней.
В первую ночь артиллерия англичан потрудилась на славу, но все хорошо окопались, так что убиты были только Майер и Хейсс. Потом в небо полетели осветительные ракеты, зажглись прожектора, добавили света и горящий танк, и маленькие бензиновые факелы. Ими томми пытались маркировать проходы в минном поле для танков и пехоты. Вдалеке то появлялись, то исчезали маленькие темные фигурки. Потом заговорила немецкая артиллерия. Только один английский танк сумел прорваться через минное поле. И все немецкие орудия в радиусе тысячи метров открыли по нему огонь. Минуту спустя открылся люк и из него попытался выбраться объятый пламенем человек.
После артналета атака на контролируемый ими участок продолжалась два часа. Трижды англичане пытались занять их позиции, но в итоге на песке остались семь танков, обгоревших, с перебитыми гусеницами и агрессивно нацеленными на противника орудиями, вокруг которых обрели вечный покой десятки, если не сотни пехотинцев. Рота радовалась победе: их потери составили всего пять человек. А Гарденбург широко улыбался, отправляясь утром, которое казалось особенно спокойным в сравнении с бурной ночью, в штаб батальона, чтобы доложить о результатах ночного боя.
Но в полдень на них вновь обрушились артиллерийские снаряды, а по ту сторону минного поля появилась чуть ли не рота танков, неуверенно прокладывающих дорогу в вихре песка и пыли. На этот раз танки преодолели линию обороны, но пехоту удалось отсечь, и оставшиеся танки направились назад, время от времени поворачивая башни, чтобы огрызнуться огнем. Но прежде чем немцы успели перевести дух, за дело снова взялась английская артиллерия. На этот раз снаряды накрыли санитаров, оказывающих помощь раненым. Они кричали и умирали, но никто не мог вылезти из окопов, чтобы помочь им. Наверное, именно тогда Кнулен начал плакать, а Кристиану – сейчас он вспомнил это – подумалось: «А ведь они взялись за нас всерьез».