Молодые люди

Горячо обрадовалась неожиданному повороту событий Анастасия Степановна. Счастливая своей верой в человека, она поднялась с табурета, гордо выпрямилась, казалось — значительно выше стала ростом, даже помолодела как будто…

Но Витька Глушков ошеломленно и недоверчиво водил взглядом с раскрытого на Алешиной постели свертка с бельем на товарищей вокруг и был явно смущен, даже разочарован. С внезапным ожесточением плюнув, он повалился на свою кровать, — как был, не стянув с себя и валенок, — повернулся лицом к стене. Томился он от чувства незаслуженного, два дня тяготевшего над ним подозрения или безмерно досадовал, что рухнула мелькнувшая было надежда на освобождение, — кто его разберет…

6. Размолвка

По вечерам теперь Вадим старался развлечь скучающего Глушкова игрой на гитаре. Анастасия Степановна тоже нередко сиживала возле него, сочувственно приглядывалась к нему, иной раз угощала яичницей с мелко нарезанной, вкусно вздрагивающей в кипящем масле колбасой или поила кофе со сливками и сухариками.

Витька ел, пил, но темные горячие глаза с печалью глядели мимо воспитательницы, в пространство. «Конечно, теперь вот даровая колбаса, яичница, теперь кофе и все такое, а раньше…» — всем своим видом попрекал он.

Алеша отлично замечал все расчетливые ходы в «переживаниях» Витьки Глушкова. Было ему от этого и смешно, и гадко. «Какой хитрый прохвост!»

Конечно, можно было очень просто уйти от всего этого, стоит только сказать себе: «нюмбо-юмбо» пустяки, мелочь, вроде прыщика на здоровом, цветущем теле. Отмахнуться, как многие это делают, — и кончено. Ну, путаются под ногами такие, как Трын-трава, — и черт с ними. Они не в силах помешать делу, — город растет, трамвайная сеть — вон она — уже готова по всем направлениям, разбросаны по всему городу и павильоны станций ожидания, раскрашенные в голубые, оранжевые, салатные тона, в любую минуту может быть пушен ток в сеть проводов на путях, из Мытищ уже отгружены моторные и прицепные вагоны, и здесь для приема вагонов спешно достраивается депо на пустыре между «старым городом» и «соцгородом»; большая гостиница взята под крышу, и бригада каменщиков, в которой работает Алеша, слышно, вот-вот будет переброшена на строительство жилых зданий в будущем центре города металлургов; на бессемере, рассказывает Лида, тоже скоро закончатся строительные работы и уже идет монтаж оборудования…

Все это хорошо знал Алеша. Но знал он и то, что в любую минуту эту чистую радость может замутить в его душе какой-нибудь хулиган в кепке, повернутой козырьком на ухо, с наглым, отупевшим лицом.

Однажды Алеша был вместе с Лидой на вечере песни в Доме техники — одном из лучших клубов города. В обширном холле с колоннами танцевала молодежь, а в перерывах между танцами тут же, на особом помосте, выступали солисты, ансамбли и хоровые коллективы изо всех заводских клубов.

В ярко освещенный холл, шумный от музыки и шаркающих движений танцующих пар, прорывался гул перебранок с подъезда: широкие, тяжелые двери осаждались безбилетными, толпа их все увеличивалась, и контролерша, поддерживаемая двумя милиционерами, едва справлялась с ними.

Лида была в этот вечер в синем платье с белым лакированным пояском; пышная кружевная отделка охватывала ворот, прикасалась к плечам. Обута была в светлые туфли.

Алеша много танцевал, — спасибо Наташе, что научила в детстве, — как всегда, любовался многообразной и жизнерадостной улыбкой Лиды, но также и воротничком ее, безупречной белизной этого воротничка, живыми шевелениями кружевных узоров его на дышащей груди.

Колонны, охваченные глянцевитым блеском, как будто множились, когда Алеша с Лидой вальсировали, казалось — они высятся уже не только по бокам вестибюля, а обступают со всех сторон по кругу. Высоко над головами, над всей массой танцующих, еще выше капителей с завитушками коринфской пышности, за решеткой хоров гремела музыка.

— Алеша!

Окликнула она или показалось? Он обнял ее теснее и приклонил ухо к губам.

— Алеша, — услышал он ясно, — давайте скорее вон под ту колонну, у меня шнурки на туфле развязались.

Поправив шнурки, она снова положила руку на плечо Алеше, собираясь вернуться в круг танцующих. Но тут музыканты резко сбавили темп, замедленно отыграли последние такты.

— Ну вот еще! — огорчилась она.

— Если когда-нибудь уеду отсюда…

Он не успел сказать, что тогда будет. Она прервала его с удивленным и несколько даже испуганным выражением лица:

— Вы?.. Вы уедете?

— Ну, не знаю… Я говорю предположительно, условно… Мало ли какие могут быть неожиданности. Например, никогда не думал я, что вдруг оставлю Москву, родной завод, родной дом, березку… Ну так вот — если уеду, буду вспоминать прежде всего вас…

— Какая… вы сказали березка? Какая березка?

— Обыкновенная… Белый с чернью ствол, листья на тонких ветках… В окно нашей кухни видна одна такая березка в чужом дворе. Я облюбовал ее с детства, она мне и здесь часто снится.

Клубный администратор объявил с помоста между колоннами, что в соревнованиях на лучшее исполнение песен выступит трио с крекинг-завода.