Алеша на всякий случай, чтобы Лида не застала его врасплох, укутал шею шарфом, — можно было подумать, что даже в хорошо натопленной комнате ему сегодня зябко. Он присел на краешек своей постели и стал ждать вместе со всеми воспитательницу.
Наконец Анастасия Степановна пришла. Усталая и печальная, направилась она медленным, колеблющимся шагом к столу в темной, с бахромой, скатерти. Глушков вялыми, неохотными движениями подобрал с пола подушку, поправил чуть-чуть постель.
— Не знаю, как и быть, — пожаловалась воспитательница, тяжело опускаясь на табурет. — Чуть не все комнаты сейчас обошла… Слышишь, Виктор?.. Никто не хочет принять тебя в товарищи. Никто!
Глушков молчал. Молчали и все остальные.
— Приказом тебя вселять, насильно — тоже не дело! — И, оглядев прислоненный к ножке кровати уже увязанный вещевой мешок, попросила: — Ну, давайте вместе подумаем.
Опять ей ответили молчанием.
Она поочередно в поисках поддержки засматривала в глаза присутствующим.
Тогда Самохин сказал:
— Наше решение твердое, Анастасия Степановна. Не пойман — не вор, говорят? Пусть будет так! Мы отказываемся от всяких обвинений. Правильно, ребята? — И, выждав, когда все до одного подтвердили свое согласие, он продолжал: — Но жить вместе с Глушковым, жить с этим Трын-травой мы тоже теперь никак не желаем, категорически отказываемся… Все! Вот такое наше решение.
Некоторое время все избегали смотреть на Глушкова. А когда один, и другой, и третий осторожно покосились в его сторону, каждый одинаково был поражен видом подсудимого. Витька Глушков нисколько не был обескуражен. Напротив, он сидел на табурете, подняв голову, с независимой, даже вызывающей ухмылкой. Он улыбался, и то была улыбка торжествующего, всем назло добившегося желанной цели человека.
Чему он так обрадовался? Жильцы комнаты с недоумением переглядывались.
— Вроде, получается, — минуту спустя раскрыл загадку сам Витька Глушков, — могу считать себя с этого момента свободным? Так, что ли? Поскольку некуда даже приткнуться… — развел он руками в знак своего невольного смирения перед суровыми и независящими от него обстоятельствами.
Алеша поднял на уровень рта сложенные вместе ладони, дул на них — казалось, грел себе пальцы дыханием, — потом ладони разомкнулись, упрятав лицо. Нет, не мог он спокойно смотреть на Глушкова, не мог видеть его крепкие влажные зубы, выносить его улыбку. Укрыв ладонями лицо и упираясь локтями в колени, Алеша не видел и всех остальных товарищей, только слышал их голоса. Все одинаково считали, что удерживать на строительстве таких, как Витька, бессмысленно, нечего им тут делать! Да, надо просить всем общежитием, чтоб отпустили Глушкова… А тихая, добрая старушка-воспитательница говорила, что ни за что не хочет терять Витьку из глаз своих именно потому, что он такой непутевый: выпусти его только, дай ему полную волю — и парень наверняка пропадет… Погибнет окончательно! Разве не понимают этого товарищи?
Пятками Алеша крепко упирался в пол, а носки были приподняты. Щелк — и один носок опустился и приподнялся. Щелк — коснулся пола и подпрыгнул другой носок. Мерно и звонко, как удары качающегося маятника на метрономе, чередовались эти звуки, подчеркивая вновь установившуюся в комнате тишину.
— Что у вас тут? Совещание? — вдруг услышал Алеша посторонний голос и быстро открыл лицо.
Лида в голубом лыжном костюме стояла на пороге раскрытой двери, держала какой-то сверток в руках.
Вскочив с постели, придерживая рукой шарф, обмотанный вокруг шеи, Алеша шепотом попросил свою гостью, чтоб она дожидалась его в коридоре, он скоро освободится. Девушка сначала шагнула вперед, в глубь комнаты, положила принесенный с собою сверток на Алешину постель и только после этого налегке выскочила за порог. Алеша, оставив дверь приоткрытой, последовал за нею.
— Что это вы принесли? — все так же шепотом полюбопытствовал он.
Лида ответила не сразу. А когда она с дружественной игривостью шепнула на ухо про тайну свертка, лицо Алеши охватило мгновенным, нестерпимым, до слепоты обжигающим жаром. Резко отстранив Лиду, он тут же кинулся назад в комнату, крикнул:
— Кончайте заседание!
Можно было подумать — он ошалел вдруг. Его бросало по комнате взад-вперед, он то смеялся, то бранился, то, ухватив за руку Глушкова, крепко пожимал ее.
— Давай, Виктор, все забудем! — сказал он наконец. — Черт с тобой, у меня никогда не пропадали часы. А ты обещай зато никогда не вспоминать об обиде, которую я так невольно причинил тебе.
И тут он развернул у себя на постели принесенный девушкой сверток: в нем были чистые, выстиранные Лидой, отглаженные, аккуратно сложенные ею пять сорочек и одна теплая байковая блуза.
Неделю назад, когда Лида была здесь, а Алеша вышел из комнаты в умывальную, она вынула все эти вещи из чемодана, упаковала их в сверток и унесла с собой.
Володя Медведев всех раньше пришел в себя. Торопливо надел он аккуратную телячью на вате куртку с косыми карманами, подхватил с подоконника сумку и ушел в свой вечерний техникум.