Молодые люди

Русый глянул на приятеля уничижительно, с презрением, что-то собрался ответить, но в этот самый миг хлынула со звуковой ленты любимая, с воплями. Выражение лица Русого мгновенно изменилось; из негодующего и досадливого стало умиленным и восторженным. Голова его слегка запрокинулась, глаза почти закрылись, и, подчиняясь запутанным ритмам дикой песни, он начал мерно покачиваться на стуле.

Стоило бы в эту минуту обоим приятелям хотя бы только приглушить воющие стоны певца, и даже хмель не помешал бы уловить из коридора внезапный топот бегающих и сталкивающихся в смятении каблуков, отрывистые, встревоженные возгласы и всхлипывания, стрекотание телефонного диска под трепещущими, срывающимися из цифровых гнезд пальцами.

Но отзвучала «вопленная», и тут же завертелась шуточная, лирическая «Мой Ва-а-ася-а-а!»

Дверь задрожала от ударов.

— В чем дело? — нахмурившись, откликнулся Коля, но не двинулся с места.

— Открой сию минуту! — потребовала мать и снова дробно застучала, по-видимому, обоими кулачками.

— Опять двадцать пять! — выразил свое недовольство Коля, неторопливо направился к двери, повернул ключ в замочной скважине, впустил мать. — Ну, что еще? Опять паникуешь?.. Папа ничего не имеет против, это ему нисколько не мешает. Он мне сам сказал. Ну!

Мать, оглушаемая куплетами «Мой Ва-ася-а-а!», некоторое время стояла молча, с блуждающими, полными тоски глазами, потом опустила голову, сказала:

— Да, ты прав. Отцу уже ничто не помешает. Он умер.

Коля кинулся мимо матери в коридор, и далее — в спальню. Потрясенный, он долго стоял здесь перед телом отца. Ни единого звука не произнесут более эти губы. Никакая мысль, никакое чувство уже никогда не отразятся на этом застывшем лице. Сознание во хмелю отказывалось принять простую и грубую тайну смерти, — ведь еще так недавно, буквально только что, отец так сочувственно улыбался ему — «Мать в обработку берет?» — и рука его, полная такой выразительности в малейшем шевелении своем, ласкала его колено, приободряла, снисходительно успокаивала, даже напутствовала к привычным забавам, а глаза лучились в светлой, умной усмешке… Столько было в нем жизни несколько минут назад, такое многообразие в оттенках чувства и мысли, — куда же это все вдруг девалось?.. На постели лежит ничто — безгласное, бесчувственное, бездыханное…

А из комнаты по соседству гремит: «Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый, развевайся, чубчик, на ветру…»

15. Русый брат и его два варианта

Русый возвращался на биологическую станцию один.

От железнодорожной остановки до клеверного массива двигался он вяло, чуть не насилуя себя, шаркая и пыля подошвами. Был он крепко озабочен — как отбрехаться за самовольную трехдневную отлучку.

Вон уже виднеется тесная семейка молодых березок среди поля. За ними тропинка круто уйдет под изволок, и сразу откроется внизу усадьба с оранжевыми черепичными крышами. Все ближе, ближе неминуемая встреча с руководителем группы. «А-а-а, — ехидно скажет руководитель, — явились? Где же это вы пропадали, дорогой товарищ?.. Мы вас тут даже и в речке под корягами, среди раков, искали!»

Как медленно ни шагал Русый, усадьба — вот она — вдруг надвинулась всеми своими постройками. Вот кабинеты и лаборатории, вот столовая и кухня и возле них собаки разных мастей и статей, трижды в день, как по часам, сбегающиеся сюда со всей округи… Собаки здесь — значит, только что окончился ужин и ребята где-нибудь близко. Светлая, вольная, овеянная всеми предвечерними запахами пора… Ага! Сбор на волейбольной площадке. Жаркая схватка между двумя соперничающими командами. По сторонам площадки на скамьях много болеющих зрителей. Нет ли тут где-нибудь молодого аспиранта? Так и есть! Русый еще издали увидел его. Но, слава богу, он в составе одной из команд, у самой сетки, спиной к дорожке… Играет — и, значит, выйдет поэтому маленькая отсрочка!..

Среди игроков и Галя Бочарова в сарафане с голыми, сильно потемневшими руками. Она упруго подпрыгнула, мягко и ловко перекинула мяч к аспиранту, а тот ударом кулака послал его по косой линии за сетку в угол, где не оказалось противника. Молниеносно, еще в самый миг этого коварного прицела, один из противоборствующих ринулся издали к пустующему месту. Он опоздал на какую-то долю секунды, чтобы принять мяч на удобной высоте, но с бега, вытянувшись в воздухе почти плашмя, справился с мячом понизу… правда, упал при этом, упершись вытянутыми руками в песок, но отбил «мертвый» посыл к товарищу в центральной позиции. Бурным гулом одобрения ответили скамьи. А тяжелый мяч с глухим шлепающим звуком под отжимающими его пальцами взлетел положенное число раз по одну сторону сетки и перекочевал на другую.

«Порядок!» — обрадовался и Русый, ибо ясно было, что руководителю сейчас не до него. Как ни в чем не бывало он присоединился к зрителям, отыскал брата и Толю Скворцова, чтобы поделиться с ними столь печальными городскими новостями.

— А ну, ребята, есть у кого покурить? — попросил он, нетерпеливо раскачиваясь всем корпусом и шевеля пальцами.