Молитва Каина

Она бы и отвернулась, но оцепенела, не могла оторвать взор от двух людей и от железной палки между ними, готовой плюнуть огнем и смертью. Она никогда не видела, как убивают. Даже как сами умирают, в своей постели, не видела.

Маменька обхватила ее за плечи, с силой развернула. И в тот же миг Машенька позабыла и про солдата, и про его ружье, и про чиновника, играющегося со смертью…

Она увидела флаг – тот заполз на самую вершину флагштока и как раз сейчас развернулся от порыва ветра.

Флаг был черный. С красным госпитальным крестом посередине.

Она прочитала достаточно книг, чтобы сразу понять, что флаг означает.

– Чума, – сказала Маша мертвым голосом.

– Как есть чумовой, – согласился папенька, безот рывно наблюдавший за солдатом и чиновником и ничего не понявший. – Ну точно свинца ведь откушает…

Но маменька смотрела в ту же сторону, что дочь…

– Чума-а-а!!! – вскрикнула она тонко и пронзительно.

После ее крика над Средней Рогаткой повисла гробовая тишина, сменившая негромкий людской ропот, так что слышно стало, как стрекочут кобылки на лугу.

Затем тишину разорвал выстрел, грянувший со стороны шлагбаума.

IV Каин

Ни полкового, ни ротного знамени у драгун с собой не имелось, но он сразу опознал и шитье на мундирах, и эполеты, плетеные из желтого и синего гаруса.

Вологодский драгунский полк… Хуже придумать трудно. Ну разве что расквартировать на Средней Рогатке отряд турецких спахов.

Он предпочел бы иметь дело с кем угодно еще… С ландмилицкими кавалеристами нового набора, недавно севшими в седло. Или даже с регулярами, к войне привычными, однако к войне правильной…

Но вологодские драгуны…

Эти способны на все. И ждать от них можно всего… Как от бродячего пса, встреченного в военное лихолетье на пепелище: тот может завилять хвостом и лизнуть руку, а может и в глотку вцепиться, ежели успел поживиться неприбранными трупами, отведать человечины…

Причина в том, что Вологодский полк недавно побывал в Польше, на Правобережье: был переведен туда с Сибирской линии аккурат к Уманским событиям.

В Польше в те дни все резали всех, проявляя небывалую для просвещенного столетия жестокость. Поляки, оставшиеся верными королевской власти, воевали с поляками Барской конфедерации; конфедераты, отбиваясь от коронных войск, не щадили заодно всех иноверцев-диссидентов[2] (для католиков иноверцев, разумеется).

Иноверцы не оставались в долгу, платили католикам той же кровавой монетой, но, логике вопреки, меж собой диссидентов общая напасть не сплотила: православные русские не щадили панов и ксендзов, но не только их – русским, державшимся греко-католической веры, тоже пришлось хлебнуть лиха от соплеменников.

Разумеется, не остались в стороне от кровавого безумства и жиды, от века страдающие при любых польских усобицах, – вот и ныне их истребляли все, кому злосчастные потомки Авраамовы подворачивались под горячую руку, до плеча замаранную в крови…

А еще терзали польскую землю набеги крымской конницы. И янычарам не сиделось спокойно в Балте и Аккермане. И наемники, собранные в Польшу генералом-авантюристом Дюмурье со всей Европы, отрабатывали саблями и штыками полученное золото французского короля.

Все, кто мог, столпились у ложа агонизирующей Речи Посполитой – урвать свой кус от живого еще, кровоточащего тела.

И драгуны-вологодцы с головой, по самую маковку, окунулись в тот кипящий котел, что представляло собой злополучное, в муках умирающее королевство – некогда грозный супостат России, ныне вызывающий лишь презрение, не злорадное даже, но жалостливое…

Драгуны исполняли волю императрицы. Наводили порядок. Пытались утихомирить кровавый шторм, бушевавший у рубежей империи. Пытались вернуть королю Станиславу хоть некое подобие былой власти, а его разноплеменным подданным – хоть некое подобие былой мирной и безопасной жизни.

Но с обезумевшими от человечины псами ласка не помогает. С обезумевшими от крови людьми тоже. Не сразу, но вологодцы научились-таки не просто отвечать выстрелом на выстрел, и ударом на удар, – но рубить и стрелять первыми… Потому что права на ответный выстрел враг порой не давал, и вырезанные на постоях команды могли бы то подтвердить – те немногие из солдат, кто чудом уцелел.

Они платили сторицей. Усмиряли жестоко, без сантиментов. Не разбирая, кто свой, кто чужой. Казакам Железняка доставалось не меньше, чем их заклятым врагам-конфедератам.

Усмирили… Залили пожар кровью.

Но и сами, по безжалостной логике войны, превратились в кровавых псов, приучившихся к человечине.

Полк вернулся в Россию. Расформировывать его резонов не нашлось: знамен вологодские драгуны не утрачивали, в позорное бегство не обращались…

Но если у ног виляет хвостом и ластится пес с окровавленной мордой, только что перегрызший глотку соседу, – есть повод поразмыслить…

На бумаге полк остался. На деле – прекратил быть: поделили на малые команды, разослали по всей России, от Смоленска до Олонца.