Молитва Каина

Каким ветром занесло одну из команд драгун-вологодцев к Средней Рогатке, он не знал… Но занесло, на его беду. Этих бумагой с подписью Шешковского не запугаешь – ими самими до сих пор детей пугают в южнопольских местечках.

Самое обидное, что он давненько водил знакомство с шефом Вологодского полка, с генерал-майором Иваном Иванычем фон Веймарном, и бывал у того в имении под Ямбургом, и даже на медведя вместе хаживали… Но Веймарн сейчас далеко, в Польше, а свора его псов – здесь. И натасканы они не на медведя.

С такими мыслями он смотрел не в дуло драгунской фузеи – в глаза солдата, ее державшего. По глазам всегда видно, сможет или нет выстрелить тот, кто целится в тебя. И последний миг перед выстрелом, когда палец приходит в движение, спуская курок, тоже в глазах отражается.

Он видел: этот сможет, выстрелит. И все равно медленно приближался… Рисковал, но выбора не имелось, ему нужен был офицер, главный над командой. Но покамест он видел только унтеров. С ними говорить бесполезно, у них приказ… и фузеи с палашами… и привычка стрелять и рубить первыми…

Потом он услышал пронзительный женский вопль и увидел чумной флаг, отвлекся на миг, и миг чуть не стал последним, – драгун выстрелил. Возможно, палец солдата, напрягшийся на спусковом крючке, дернулся от крика, прозвучавшего рядом, над ухом.

На самом деле фузея при стрельбе почти в упор не так страшна, как представляется со стороны людям несведущим. Между тем мигом, когда курок ударяет по кремню, и вылетом из ствола пули имеется пауза, недолгая, но достаточная для человека привычного. Пока искры долетят до полки, пока вспыхнет на ней затравочный порох, пока огонь пройдет внутрь и воспламенит заряд… Даже если затравочный порох хорош – французский или добрый русский, – можно успеть пригнуться или отпрянуть в сторону. А уж если на затравку дурной порох пущен, что в войсках не редкость, фузея вообще «тянет», бьет с таким запозданием, что можно успеть чихнуть, и здоровья себе пожелать, а уж потом начинать от пули спасаться.

Так что рисковал он с умом. Думал и от свинца уклониться, и офицера звуком выстрела привлечь. Но отвлекся на крик, на черный чумной флаг, и упустил момент, когда курок ударил по кремню…

Он припал на одно колено, чувствуя, что не успевает, что свинец все же чиркнет по темечку.

Пуля безвредно ушла ввысь… Драгун выстрелил непроизвольно, и в последний момент отвел оружие, успел вздернуть дуло фузеи на пару вершков кверху.

К шлагбауму подбегали еще шестеро, уже на бегу начинали поворачивать в его сторону дула фузей, – но пока брали на испуг, курки не взведены…

– Назад подай! – рявкнул ему уверенный голос, унтерский, и тут же скомандовал уже солдатам:

– На-а-води! Товсь!

Фузеи поднялись, выстроились в ровную линию. Щелкнули взводимые курки. Он, не раздумывая, быстро поднялся, отошел. С шестью пулями враз не разминешься, тут уже не риск начинается: ежели кто команду «пли!» в таких обстоятельствах станет дожидаться, того вовне церковной ограды хоронить полагается, как форменного самоубивца.

Офицер так и не появился… Он отошел и понял, что надолго застрял у Средней Рогатки. Он ненавидел это место, имелись тому причины. Бывал проездом, куда денешься, но проезжать всегда старался быстро, не задерживаясь, если в экипаже – носа не казал из кареты или брички, если верхами – глядя только перед собой, ни взгляда не бросая по сторонам…

Теперь поневоле пришлось осмотреться. Надо как-то выбираться, а он пока не знал, как.

Чумной флаг над въездом в Санкт-Петербург стал неожиданностью… Ладно бы Москва, оттуда давно доходят нехорошие слухи, пусть никто допрежь и не решался произнести во всеуслышание страшное слово – назови беду по имени, тут она и пожалует, а так, глядишь, и пронесет…

И на южных окраинах неладно, и в армии, сражающейся с турками… Но и там доктора, врачующие вспышки мора, боятся произнести страшный диагноз.

Значит, пока он был в разъездах, произошло нечто, не дозволившее и далее закрывать глаза на очевидное. В Москве произошло, скорее всего. О том, как обстоят дела на юге, он имел более свежие сведения.

Наверное, мор вырвался из фабричных кварталов Замоскворечья, и делать вид, что его нет, стало невозможно, весть дошла сюда, и объявлен чумной карантин, чтобы северная столица не повторила судьбу первопрестольной. И ему теперь надо… черт!

Северьянов…

Он высказался по-русски так долго и затейливо, что стоявший рядом Иван взглянул с уважением, видать, не ждал этакого загиба от «вашбродя».

Они с Северьяновым ехали с юга, ехали быстро, без остановок, нанимая через два перегона на третий подменных ямщиков, чтобы унтер мог поспать, отдохнуть. И фальшивого кучера сразила нежданная хворь спустя… он посчитал в уме и понял: да, самое время проявиться чумной заразе. Разумеется, «подфелшар» в околотке определил у Северьянова нервическую горячку, ну да с похмельного недоучки спрос невелик, да и с трезвого тоже.