Молчание девчат

Проснулась, бросилась к двери — никого.

…На провожанках в армию собрались, в основном, его друзья — спортсмены. Не курили, водки ни капли — только сок, компот, чай. Танюшка лежала на операции, не смогла приехать к сыну — только телеграмму послала.

Когда Костю в вагон хотели внести на руках, кто-то крикнул:

— Вы что?! Только чтобы сам! Своими ногами войдет — своими ногами выйдет.

* * *

Таисия Андреевна показывала нам фотографию внука. Строгое, мужественное — и одновременно милое, нежное, тонкое лицо. Таких отбирают на роль офицеров-аристократов в военные фильмы.

— Он первые полгода в «учебке» служил. Получил звание сержанта. Потом приходит письмо, обратный адрес: «Москва-400».

Пока конверт вскрывала, голову ломала: неужели в Подмосковье внучок служит? А как вскрыла: «Привет из Грозного».

Всё лето шли хорошие, успокаивающие письма.

Описывал, в каком сказочном месте остановились. Вверху в яркое синее небо упирается хребет, снег на нём сверкает, как куски сахара рафинада. А внизу буйное, душное разноцветье. Санаторий, а не война. Что-то до боли напомнило Таисии Андреевне…

Последнее письмо написал шестого августа. О том, что бой предстоит — ни полсловечка. И всё — письма как отрезало.

А в новостях только слышно, как ножом по сердцу: «205-я бригада… 205-я бригада…»

Внук служил в этой бригаде, сопровождал в БТР командиров.

— Мы с сестрой новости смотрим, ни словом не перекинемся. Единственный раз только спросила: «Как думаешь, он живой?!» — «Конечно». Я молчу, а про себя воем взвыла: «Ой, нет, не живой наш Костик».

В сентябре вызвали нас в Ростов на опознание. Пока ехали, небо до горизонта затянуло низкими тучами. Всё время шёл дождь, мутные струи омывали вагонное стекло. Внучок, внучок, не мы одни — небо и земля о тебе лили слезы.

В Ростове рефрижераторы, как мороженым мясом, были забиты телами. Тех, кто не поместился — растаскали по палаткам. Смрад, рощеники ползают, кому-то крысы полноги отгрызли.

Таисия Андреевна и Танюшка пытались опознать родное тело среди прочих:

— Они же там все похожие, как братья.

Обе будто закаменели, только внутри сотрясала непрерывная крупная дрожь. Уехали ни с чем.

Во вторую поездку было эксгумировано тело, похожее на сыновнее. Начало разлагаться, голова оторвана: родинки за ушком уже не найти.

— У него ещё шрамик на пяточке был, — одеревеневшими губами шепнула Таисия Андреевна экспертам. — Маленьким был, на иголку наступил. Иголка пошла гулять, резать пришлось всю стопу.

Действительно, следы хирургического ножа нашлись изнутри пятки. Само тело сохранило в себе последнюю зацепку, чтобы родные могли найти сына и внука…

* * *

…«Броня-10» — так назывался БТР, им командовал Костя. Бронетранспортёр прикрывал штабную машину, которая пробивалась к Дому правительства. БТР и стал жертвенным костром, братской могилой.

Таисия Андреевна вытащила из тумбочки коробку. Из коробки — полиэтиленовый пакет со свёртком. Развернула свёрток — там военная газета тех лет. В ней последние позывные с боевой машины: как Костин зов с того света.

Дина читает:

«12 августа, 15.16. „Здание мэрии не трогать“.

15.19. „Ранили нашего Весёлого“.

16.20. „На этой улице у духов опорный пункт. Одним снарядом скорректируем“.

16.33. „Против нас Басаев и его группа с латышским ТВ и латышскими снайперами“.

16.41. „Пришлите патронов, почему молчит артиллерия?“

16.59. „Дела такие, заказывайте музыку“.

17.22. „Духи предлагают сдаться“.

17.33. „Дела совсем плохие. Просим огня“.

17.37. „Огня. Огня. Ждём ещё 10 минут и отключаемся“.

17.39…

17.42…

17.46…

17.47…»

Мы все плачем и не вытираем слёз.

— Говорят, наши военные начальники тогда заранее сговаривались с чеченцами, как наших детей сдавать. Сливали координаты об их передвижениях. Сейчас те нелюди в больших чинах в Москве сидят, — с ненавистью сообщает всеведущая Лида. — Новые войнушки затевают, мало крови напились. Трупоеды, падальщики.

— А мой внучок в земле гниёт, — тускло говорит Таисия Андреевна. Она сворачивает и прячет драгоценную хрупкую газетку. — А мой внучок в земле гниёт…

* * *

Родные увезли Светлану в Москву, обвинив молодого, идущего пятнами заведующего в неправильном диагнозе, неправильном лечении и во всех смертных грехах.

Чего греха таить. Когда увезли Светлану, все потихоньку с облегчением вздохнули. В последнее время она ходила под себя. Приходилось постоянно прыскать освежителями, но в палате, несмотря на настежь распахнутые окна, всегда стоял спёртый воздух.

На её место поступила новенькая: женщина лет сорока, из деревни, неразговорчива, поджимающая тонкие губы. Чёрный в мелкую точечку — будто с кисти мелом брызнули — платочек она повязывала низко, четырёхугольничком по лбу.

Санитарки разбежались в летние отпуска. Шустрая новенькая нелегально, на подставное лицо, оформилась на полторы ставки мыть в отделении самые грязные участки: лестницы, вестибюль, туалеты.

В больнице очень быстро разузнают всё друг о дружке. Но новенькая всё «не раскрывалась». Это почему-то очень задевало Таисию Андреевну.

Она в последнее время пошла на поправку, головные боли — на убыль.