— Дак, а я чего толкую: Гришка Распутин и есть! Того тоже убивали-убивали — недоубили. И это тоже наше… Чудо-юдо деревенское. Весь был как рубленый бифштекс, два дня лежал в сенцах. Им бы насторожиться, проверить: почему не протух?
Да потом в снегу ночь провалялся. Послушали: сердце бьётся! Откачали его в больнице. Ногу вот только мороженую отпилили, гангрена начиналась. Дочка с сыном в интернат сразу ушли.
А потом Валентина с зоны вернулась. Зашла в избу тряпки собрать — они с матерью из деревни хотели уезжать. К Валентине сразу прилепилась кличка «Мужеубийца».
Тут Гришка жёнушку встречает: горячими объятиями, водочкой и железной кочергой. Утром отняли: она уже давно остыла — а он её дубасил. В закрытом гробу хоронили, чтобы людей не пугать.
Дали десять лет — отсидел семь. Списали как запущенного туберкулёзника: домой помирать.
Здесь его сердобольные бабы парным молоком отпоили. Вишь, шкандыбает, живее всех живых. Сыт, пьян и нос в табаке. Хромает на одну ножку да живёт понемножку. Как говорится, ещё на наших похоронах простудится. Гришка Распутин — он и есть Гришка Распутин.