У Таисии Андреевны в тумбочке хранилась тонкая пачка из восьми писем. С закрытыми глазами, наизусть читала с любого места:
— Курорт… — вздыхали Лида и Эля с Диной.
Письма, полные тоски и нежности, летели из адова пекла в занесённую снегами деревушку.
Маме и тётке он велел следить за своим здоровьем. Жену Танюшку — не грустить. Просил, чтобы Костика научили азбуке. Тогда он будет писать ему отдельные письма крупными печатными буквами.
Через год Сергей, двадцативосьмилетний капитан, приехал в отпуск. В белокурых волосах поблёскивала седина.
Рассказывал, как трудно живут афганские крестьяне: в некоторых кишлаках не видели электрических лампочек! Дрова таскают на спине.
Продают поленья на вес, тщательно взвешивая. Один килограмм стоит 70 афганей.
В Советском Союзе афганской войны не существовало. Он не имел права ничего говорить.
Поздно ночью пьяненькие гости, односельчане, обнимая Серёгу, хлопая по спине («Мужик! Защитник!») — шумно удалились. Сёстры остались с ним наедине. Катерина Андреевна строго задала вопрос — она его давно мысленно готовила:
— Я историк, Серёжа. Это нужно знать не только мне. Партией и Лениным клянусь — никому.
Никогда до Афгана капли в рот не берущий, он попросил налить водки. Усмехнулся, отодвинул до краёв налитую рюмку: «Что ты, мама? Давай стакан».
Дерева в гористой местности нет — даже навес не из чего соорудить. Хранили ящики с боеприпасами штабелями, под открытым небом. Часовые их охраняли.
Однажды ночью солдатик заметил недалеко от ящиков движение. Окликнул — тишина. После двух предупредительных выстрелов в воздух открыл огонь на поражение. Утром нашли убитого в упор четырнадцатилетний афганский мальчик.
А на соседней базе такого мальчугана пустили без пароля — всё ружейное хранилище взлетело в воздух.
Утром из деревни, где жил мальчик, прибыли его родственники. Дело ограничилось выдачей нескольких мешков сахара и крупы.
Некоторые новобранцы гибли по глупости. Уходили в самоволку, чтобы накупить в лавчонке восточных сладостей, в пяти минутах ходьбы от КПП. Дети же! И исчезали. Насовсем.
Либо находили их подброшенными, с распоротыми животами, с забитыми в рот собственными кишками и гениталиями. «Жри, русский собак!»
…На разведку в кишлак были посланы три бойца. В назначенное время не вернулись. С белым флагом на переговоры пошла вторая группа. Смугло-грязные «духи», дружелюбно смеясь, пообещали:
— Завтра вернутся ваши разведчики. Красивые, как цветы. Тюльпаны. Видели, у нас весной цветут? Ай, красиво цветут!
Назавтра рота вошла в кишлак. На площади висели подвешенные за руки к перекладине три тела. Тела?!
Парням выкололи глаза и вырвали с корнем язык. Надрезали кожу и заживо содрали, завязав лохматые «лепестки» кровавым узлом поверх голов.
На другой день сослуживец ему сказал:
— Серый, да ты у нас засеребрился.
Афганской войны в Советском Союзе не существовало. Родина ударно трудилась, пополняла закрома, строила БАМ. Пела «Миллион алых роз», танцевала входящий в моду брейк, теснилась в очередях за дефицитными «стенками», сапогами, шпротами…
…— Страшно, Серёженька? — спрашивали Таисия Андреевна.
— Нет, мама, не страшно. — Подумав, уточнил: — В бою не страшно.
Ранней весной он ещё приезжал на трое суток. Его переводили на самые передовые позиции.
— Потом до меня дошло… — раздумчиво покачивается на кровати Таисия Андреевна и зябко кутается в кофту, хотя в палате жарко. — Дошло, говорю, до меня. Серёже, как смертнику, дали возможность проститься с нами, родными.
Он сопровождал восемь «чёрных тюльпанов». В городе Салават родственники убитого башкира пытались вскрыть гроб. Мать, как раскосматившаяся медведица, впилась Сергею в лицо ногтями:
— Сам-то небось живой! За спинами наших детей прячешься, офицер!
…— Сейчас, бывает, выну из шкафа его афганскую панаму… Она выгорела, белая, всё ещё солёная от пота… От слёз ли моих? Уткнусь, понюхаю… Всё ещё пахнет им…
Росистым августовским утром Таисия Андреевна вышла из дому. Зрели в парниках огурцы, наливались бордовым соком помидоры. Земля по-матерински хлопотливо торопилась вскормить всё жадно и молодо произрастающее на ней.
На изгороди по всему периметру огорода, будто старухи, закутанные в серые шали, на каждом столбике сидели нахохленные крупные вороны. Никогда она их не видела столько. Обычно шумливые, они загадочно молчали и поглядывали на неё блестящими бусинками глаз.
— Кыш, окаянные!
Домой вернулась, задохнувшись, держась за сердце. Объяснила невестке Танюшке:
— Ворон гоняла. Да что за напасть, откуда столько?!