Молчание девчат

Слева от Женечки избу купило большое южное семейство. Непривычно, не местно крикливое, безалаберное, заполошное — но доброе, без камня за пазухой.

Когда пришли знакомиться, принесли в подарок под мышкой красавца, огненного петуха и пару кролей-великанов. Петух тут же выпорхнул из-под мышки и перелетел обратно через забор, к своим жёнушкам.

Женя поблагодарила и отказалась от кроликов. Как представила, что их, доверчивых, беспомощных, с колотящимися сердечками — придётся бить обухом по тёплому кудрявому лобику… Нет, нет, нет!!

Огород — другое дело. Крошечный кусочек земли она обсадила кустами крупной смородины — обожала смородинное варенье, кисло-сладкий морс после бани.

Баня у неё была жаркая, лёгкая. Устанет на работе или озябнет, или женская тоска обуяет — нырк в разогретое, душистое, орошённое пихтовым маслом нутро. Если и есть маленький рай на земле — то вот он, в твоей личной баньке. Любила париться до изнеможения — это в маму.

* * *

В последний раз топила неделю назад, невыносимо хотелось отогреться телом и душой. Окоченели руки и ноги, оцепенело сердце. Только что всем посёлком помогали искать пропавшего соседского четырёхлетнего мальчика.

Ходили, кричали: «Артюшик! Артюша!». Мальчика звали Артёмка. Почти сирота: мама и папа уехали, воспитывали бабушка с дедушкой, дядя и тётя. Южане своих в детдома не сдают.

Тихую деревянную улочку освещало тревожное мелькание красно-синих огней. МЧС-ники, охотники с собаками, полицейские и ребята-волонтёры прочёсывали окрестности. Причитающую на своём языке, рвущую на себе волосы родню опрашивали следователи.

Женя в предбаннике содрала со стеклянных от холода пальцев мокрые рукавички.

Скинула сапожки, вытрясла набившийся грязный снег. Хоть и апрель, а в низинах ещё лежали тяжёлые, насыщенные талой водой сугробы — хоть выжимай. Днём тепло, до плюс десяти — а ночами морозит по-зимнему.

Пока подбрасывала в печку дрова, пока раздевалась, мучительно думала:

«Если, не дай Бог, что с Артёмкой… Это не первый случай в городе… Где, где бывает в это время Бог?!» Или снова остаётся утешаться малоутешительными библейскими мудростями, вроде «человек сам сделал свой выбор» и «дети отвечают за дела отцов своих?»

Что поделаешь, в Женю навсегда, ещё со школы, на всю жизнь въелся атеизм.

В городе, да вообще в стране, терялись и не находились дети. Как это часто бывает, люди придумывали догадки, одна страшнее другой. Передавали друг другу, шептались:

«На органы… В рабство в горы… Для постельных, педофильских утех…»

Вечно пьяненький сиделец из барака, всю жизнь провёдший на зоне и списанный по актировке, авторитетно хвастал. Дескать, невинных детей братва проигрывает в карты. Не предоставишь убиенного младенца — лучше по-хорошему мыль верёвку и вздёргивайся в уборной.

Или, допустим, когда «батя» откидывается с зоны — на секретной «базе» в честь события закатывают неслыханный пир горой.

Вишенка на торте — подарок от корешей: ждущее в спаленке испуганное, заплаканное дитя.

А то ещё, вальнут пахана — требуется жертвенный агнец, отпраздновать кровавую тризну.

— Кому вы верите?! Заткнись, заткнись, заткнись! — закричала с ненавистью Женя. — Тебя первого нужно проверить, урка вонючая! Не твоих ли рук пропажа Артюшина?

Вместо ответа сосед совал ей в лицо культи — в последнюю ходку его наказали свои же, лишили кистей. За длинный язык, видать. Лучше бы язык укоротили, чтоб до колен не болтался.

— Проверили уже, — размахивал он культями в завязанных узлами рукавах рубашки. — Вот она, моя бессрочная справочка. Не был, не состоял, не участвовал.

После таких ужасов разве уснёшь?! Никакая баня, никакой успокоительный чай со смородинным листом и мятой не поможет.

А среди ночи в калитку заколотила бабушка пропавшего Артюши. Деду стало плохо, Женечка, сделай укол. Женя до школы работала фельдшером, треть посёлка ходило к ней: то давление померить, то за таблеткой, то за советом.

Это потом, выработав льготный стаж, она увлеклась писанием натюрмортов, пейзажей, портретов — неплохо получалось. Дарила подружкам — не жалко: все простенки в избе увешаны.

Решила посвятить себя любимому делу. А в поселковой школе как раз образовалась вакансия учителя рисования. Дети любили её уроки. Любили слушать рассказы о великих художниках: кого ни коснись — сложная, сломанная судьба. Обожали пленэры: осенне-весенние выходы в лес: «Давайте остановимся, осмотримся… Черпнём душой красоты».

Женя не столько делала укол — сколько оказывала дедушке психологическую помощь. Уговаривала, ворковала, успокаивала. Утешала: вон сколько народу ищут, найдётся Артюша. Он паренёк шустрый, самостоятельный, за себя постоит.

* * *

Кошка Сонька всю ночь где-то шлындала, что на неё не похоже. Утром вернулась чужая: грязная, дикошарая, рычит. Снова бросилась к двери и нервно тёрлась о косяк — будто звала хозяйку за собой.

— Кис, кис, а завтракать кто будет, гулёна?

Женя прихватила мисочку с молоком и пошла за ней. Кошка Сонька перед баней насторожилась, замедлила мягкий шаг, шерсть на загривке у неё вздыбилась: ну чисто собака.

— Неужели хорёк к нам в гости пожаловал?