Молчание девчат

Толковала о каких-то Божьих весах, об отмерянном горе и счастье, с микроскопической точностью ровно отсчитанных на человеческий век. О каком-то неминуемом, ей одном известном возмездии, расплате за её слишком счастливую, безмятежную жизнь. В ответ над ней подтрунивали, посмеивались. Говорили, что она с жиру бесится, Бога гневит — и Светлана стала замыкаться в себе.

Оставаясь наедине с мужем, она страстно убеждала его:

— Пойми, так не бывает! Это не к добру, вот увидишь. Это закончится чем-то ужасным, обязательной расплатой, она вот-вот придёт.

* * *

Муж не понимал, о чём она. Как всегда, пытался перевести всё в шутку. Светлана плакала от бессилия, почти ненавидела его за непонятливость.

Жадно бегала она глазами в газетные и журнальные криминальные строчки. С болезненным интересом вычитывала сообщения об убийствах, авариях, стихийных бедствиях.

Находила очевидцев несчастий, холодея, расспрашивала, требуя самых мелких подробностей. И чем ужаснее были подробности, тем с большей жадностью, ужасом и вниманием она слушала.

…А годы шли, а расплата всё не наступала. Но Светлана-то знала: она всё ближе, куда торопиться? Она тщательно готовится, примеряет костюмы. Обдумывает маски и декорации предстоящего жуткого спектакля. Посмеиваясь тонкими губами, потирая ледяные руки над Светланиным нетерпением…

— Везде — вместе! Слышишь, только вместе: дети, ты и я! Умоляю, заклинаю тебя. Лучше сразу всем вместе — иначе я не выдержу, я сойду с ума, если с вами первыми… — твердила она по ночам недоумевающему мужу. Даже при его ангельском характере, он начинал раздражаться.

Одной-единственной спички, поднесённой к охапке высушенной до звона соломы, достаточно, чтобы та вспыхнула и мгновенно сгорела дотла. Так одного рокового совпадения, одной ничтожной случайности хватило, чтобы натянутая как струнка Светлана лопнула, сломалась.

Муж с мальчиками решили разочек нарушить договор. Задумали сделать маме сюрприз: пока она на работе, привезти к ужину свежей озёрной рыбы. Оставили на кухонном столе записку: будем в пять часов.

Светлана пришла с работы, прочитала записку. Улыбнулась, выронила её и тихо опустилась на стул — ждать. Она поняла: вот и пришло.

В пять часов «Нивы» не было. Не появилась она и в шесть, и в семь, и в восемь часов. Светлана всё сидела улыбаясь.

А по улице бежали люди и кричали, что на перекрёстке «Нива» разбилась всмятку, водителя с пассажирами вырезают автогеном.

Примчавшиеся через пять минут живые-невредимые, весёлые, успевшие за весенний день загореть, муж с мальчиками открыли дверь в кухню. Торопились рассказать, как спешили, но сломался мост, пришлось объезжать.

Светлана сидела на полу под распахнутым окном у батареи, вытянув оголённые белые ноги. Она сосредоточенно копалась указательным пальцем в носу, вытаскивала и задумчиво рассматривала его содержимое, прежде чем его съесть.

* * *

По вечерам в коридорах, в палатах, на лестницах зажигается мягкий жёлтый и зеленый электрический свет. Заведующий лично не раз ездил в облздрав, выхлопотал цветные абажуры. Сказал: цветотерапия, обстановка, приближённая к домашней.

Второй этаж пустеет. Обитательницы палат спускаются вниз, в холл смотреть телевизор.

Только их палата в полном составе осталась. Катерина Андреевна из деревни привезла сестре свежие огурцы, зелёный лук, розовое сало.

Нянька из кухни притащила оставшуюся от ужина завёрнутую в полотенце буханку хлеба. Дина достала из тумбочки своё нескончаемое малиновое варенье. Лида заварила индийский чай.

Сдвинули три тумбочки — и начался пир. Молчаливую Светлану накормили крошёными в чашку огурцами, напоили с ложечки, утёрли салфеткой залитый чаем и слюнями подбородок.

…А Эля отказалась. У неё сегодня слезливое настроение. Она лежит в постели, лицом к стене. Минутка за минуткой восстанавливает в памяти своё первое и последнее свидание с девочкой.

Не может справиться с подступающими к горлу рыданиями. Некстати приходит на ум, как муж, в очередной раз проснувшись на рассвете от её плача, раздражённо прикрикнул:

— Ну, хватит, сколько можно?!

«Пир» окончен.

Нянька с Таисией Прокофьевной потихоньку шепчутся, секретничают между собой.

Эля с Лидой убрали «стол», помыли посуду. Лида, низко наклонив голову, вяжет крючком салфетку.

А Дина по привычке забралась с ногами на койку, читает любовный роман. Как под копирку: о чудесной, предназначенной на небесах встрече, о кипящих неземных страстях, о невзгодах, которые предстоит преодолеть влюблённым. Всё заканчивается, на радость читательницам: венчание, свадьба, дети…

Таисия Андреевна с нянькой уважительно качают головами:

— Хорошая какая книжка, жизненная. И поплачешь, и порадуешься.

У Лиды с низко склонённого над вязаньем лица не сходит злобное, угрюмое выражение.

— Враньё всё. Сиропные сопли. Меня сейчас стошнит. «Ах, Вольдемар, я вся ваша!» — пищит она, ловко передразнивая главную героиню.

На выходные Лида отпрашивалась домой и пришла заплаканная. Муж не ночевал дома, пришёл утром, пахнет сладкими духами.