Мокрый мир

Сынок высматривал за черными парусами плавучий остров, твердую ночь, поднявшуюся в серой мгле, но не видел. И был этому рад: при виде Лингбакра, проклятого куска суши, он мог утратить решимость. Забыть о маневре. О тех, кто остался на берегу. На мгновение или вечность – забыть.

– Змеиные дети, – выдохнул капитан, растерянный левой половиной лица и решительный правой, и поспешил вниз, на палубу.

Черная армада стояла перед глазами. Счастливчики те, кто за всю пропитанную речным воздухом жизнь не видели столько кораблей неприятеля разом.

Выкрикивая команды, Сынок зашагал на корму. Матросы карабкались по вантам, тянули брасы, пушкари готовили орудия левого и правого бортов.

– Поднять флаг!

На гафеле начал всходить флаг с символом Гармонии.

– Палят, гады! – выкрикнул помощник.

Сынок не видел вспышку, но почти разглядел проносящееся мимо пушечное ядро; от голодного чугунного воя заложило уши. Тут же, как всегда с опозданием, громыхнуло. Ядро просвистело над верхней шкаториной косого паруса и исчезло в сугробе тумана.

Ближайший фрегат плюнул огнем из носового орудия. Ядро визгливо пропороло воздух над топом мачты. Еще три вспышки – с линейного корабля. Два ядра подняли столбы воды у левой скулы куттера, третье перебило парочку фалов и юркнуло за борт. Рулевой распрямился, прикрывая рукой голову – снаряд едва не приласкал его по макушке, – и налег на рукояти штурвала. Куттер нырнул носом.

Сынок лихорадочно прикидывал направление ветра, курс, расстояние…

– Перенести гик! Раздернуть кливер-шкоты!

Еще несколько ядер упали в Реку, взметнули пенные плюмажи.

Гулко хлопали кливера, матросы выбирали шкоты. Куттер заканчивал поворот оверштаг. Вражеский фрегат замолчал – разворачивался в сторону куттера. Несколько черных галер тоже меняли галс.

Томас знал тысячу легенд: о водяных эльфах, похищающих смотрителей маяков; о зубастом речном орке; об уродливой женщине-русалке, что появляется перед штормом и питается человечиной; о чудище размером с галеру, с волосатой мордой и лапами-веслами…

Нашлась бы у Томаса легенда про черные паруса, заслонившие горизонт? Смогла бы она испугать – так сильно, как пугает реальность?

Томас молчал: мертвецы умеют молчать.

– Ставить грот и топсель!

Пушки куттера огрызнулись огнем и дымом. Бессмысленно – разведчик уже развернулся к армаде кормой – ядра срезали гребни волн. Сынок нашел взглядом канонира и кивнул: все правильно, пускай знают, что и мы умеем кусаться… или хотя бы гавкать.

Ветер наполнил освободившиеся марсель и грот, запел натянутый такелаж. Куттер набирал ход.

Сынок стоял на корме. Руки в карманах плаща, взгляд на черную армаду. Невозмутимую, нахально-величественную, ужасающую. Он старался не думать о раскладах, о судьбе Полиса, но в мыслях неприятно скользнуло: «У арестанта в канатном ящике, когда отдают якорь и складки каната бешено мечутся между стенами, и то больше шансов уцелеть».

– Всех сосчитали? – спросил у помощника.

– Да, капитан.

– Пересчитайте и запишите.

Ударяясь форштевнем о воду, куттер мчал на всех парусах. Драпал, улепетывал. Туда, где ждала дрянных известий смешанная эскадра.

Редкие хлопья тумана, еще недавно всесильного и бесконечного, разлетались в стороны. Длинный белый кильватерный след, будто рану, зализывали волны.

* * *

Гребной катер подвалил к шестидесятишестипушечной «Гармонии», над которой трепыхался флаг адмирала Крэдока, командующего союзной эскадрой, и матросы осушили весла.

– Кто на шлюпке? – окликнули с флагмана.

– Казначей Томас Дамбли! – крикнул рулевой старшина.

Дамбли поднялся на борт, придерживая у бедра потертый кожаный портфель с золотыми застежками и уголками. Поправил наплечный ремень, отдышался, словно добирался до «Гармонии» пешком.

К нему спешил капитан Лидс. Двадцать с хвостиком лет на Реке, открытый, прямой, справедливый офицер, картограф и исследователь, если верить бумагам. «А чему еще верить? – хмыкнул про себя Дамбли. – Не людям же». Что люди делали бы без расписок, договоров, ведомостей и прочего? Что-что. Забывали и обманывали, разумеется.

– Мистер Дамбли.

– Капитан Лидс.

– О, мы ведь не были представлены… Польщен.

Капитан протянул широкую ладонь, и Дамбли ее пожал. Грубая, шершавая кожа, мозоли – казначей не возражал; помнил твердые как камень руки деда, пахнущие рыбой, йодом, нищетой.

– Я провожу вас в кают-компанию.

«„Я провожу… я провожу“. – Слова капитана крутились в голове Дамбли, когда он спускался по крутому трапу. – Без всяких там „позвольте“ или „соблаговолите“. Просто и прямо: „Я провожу…“ Это правильно, это хорошо».

Низкий, окрашенный лаковой краской подволок кают-компании не смутил приземистого Дамбли. Вполне удобно, если ты не жердь, как кардинал Галль. На длинный, прикрученный к палубе стол, за которым сидела дюжина генералов и капитанов, сквозь отдраенные кормовые иллюминаторы стелился бледный утренний свет. Адмирал восседал в дальнем торце стола.

– Мистер Дамбли!

– Адмирал Крэдок, – кивнул казначей, разглядывая выставленные напоказ, во всю широкую адмиральскую грудь, награды.