Мокрая вода

– Дело в том, что свиристели – птицы стайные. У них есть вожак. И, скорее всего, этот лидер, опьянев, потерял ориентацию и врезался в стену или в дерево. А остальные последовали за ним.

– Это было мнение директора птичьего госпиталя «Зеёеный попугай» Владимира Романова.

Зазвучала мелодия.

Водитель неожиданно засмеялся.

– Это, как бы, в продолжение темы. Летом в деревне отдыхали. Сидим за столом под деревом, в тенёчке. Вдруг с ветки над головой – прямо на стол, котяра, жирюга такой – к-а-ак навернётся, и гнездо вместе с ним. Два птенца голых, желторотых! Мы все кто куда от стола шарахнулись! Котяра, свин такой, по ветке дополз до гнезда, поживиться хотел, и сорвался! Как рванул с воплями – обезумел, как бы, на самом деле! – Водитель смеялся долго и с удовольствием.

– Ворона – самая мудрая птица, – сказал задумчиво Геныч.

– Вещунья, – подтвердил Василич.

– Это да-а-а! – согласился водитель. – И осторожная, сволочь. Рядом с людьми живёт, набирается всего!

– Помнишь, День птиц в школе, – повернулся с переднего сиденья Геныч. – Скворешники к деревьям привязывали, чтобы стволу не навредить.

– А что? – подозрительно глянул на него водитель. – И ничего плохого! Вон мой Сёмка, младшенький, всё у компьютера в три погибели, на улицу не вытолкать – погулять. Меня дак родители загнать не могли, а он уж сгорбатился на стуле.

– Я во втором классе шпулькой – проволока алюминиевая согнутая – в резиночку её «галочкой» заложил и стрельнул. Утёнок на пруду – кря-а-як! И ко дну. Прямо в голову. Да.

Полез, в чём был, в холодную воду. Достал его, закопал, и крестик сверху соорудил из веток. Плакал, переживал сильно. До сих пор помню те слёзы и горе – огромное, настоящее! – тихо сказал Василич.

Водитель внимательно глянул через зеркало заднего вида, промолчал.

– Природа своих детей не жалеет, – сказал Варлам. – Сможешь выжить – живи. До поры! Выбраковывает, соответственно – санитары на всех уровнях, каждый на своей ветке. Да и ветры-ураганы – тоже лес чистят от ненужных веток! Всё продумано.

– А сейчас у нас в студии гость – Виктор Третьяков. Песня называется «Птичка», – объявила ведущая и засмеялась чему-то своему, невидимому из полумрака такси.

Зазвучала бархатно гитара – соло.

Не ругай меня, братишка, за правду:
Ты ж мне сам сказал, что платишь монету.
Ведь даже и любя кого-то взаправду,
Ты сам вокруг себя вращаешь планету.
Груз своих проблем ты носишь в карманах,
Круг твоих дилемм: лишь чёт или нечет.
Но всё, чем ты богат, без самообмана,
Это – птичка, та, что в доме щебечет!
Тише, не спугни её, слышишь,
Ты только не порань её словом,
Словом, не спугни её,
Не спугни её!..

Мелькнуло Миусское кладбище, Нижняя Масловка, Новая Башиловка. Выскочили на Ленинградский проспект. Пурга прекратилась. На дороге слякоть и каша.

– Здесь перед дворцом направо, – сказал Варлам.

– Бывшая Академия Жуковского? – спросил водитель.

– Да. Отобрали у вояк, реставрируют. Долго возятся, но не зря! Какое чудо из-под дряни вынимают!

Подъехали к громадине бело-голубого дома, занимавшего несколько кварталов. Мефодий, Михалыч и Боб уже поджидали их.

– У нас быстрей получилось!

– Мы по Ленинградке вырулили, – сказал Геныч.

– А мы ушли на Петровско-Разумовскую аллею.

– Москвичей мёдом не корми, дай только затравку – как пройти-проехать! – засмеялся Мефодий.

– Да уж! Где у вас тут закрома? – спросил Геныч. – Прикупить кое-чего?

– Мефодий, хорош балаболить, сходи, покажи. Остальные со мной, – распорядился Варлам.

Мефодий согласно кивнул и пошёл к переулку. Боб и Геныч передали свои пакеты Михалычу с Василичем и двинулись следом.

Дом заселялся. Грязь с ближней стройки растащили на новый асфальт. Около мусорного бокса валялись здоровенные пласты картонной упаковки, бечёвка, обрывки бумаги. Над кодовым замком, карандашом были написаны цифры: чтобы не ломали. В большом грузовом лифте – синим фламастером – «С приехалом, соседи». Другим почерком дописано: «и соседки».

– Такой «корабль» пока народом заполнишь, – сказал Василич.

– Да уж, тот ещё «Куин Мэри», – согласился Варлам. – Целый микрорайон к небу устремился.

На площадке было несколько дверей, все металлические, с большими «глазками», как донца стаканов. Горы упаковки и только узкие проходы к дверям.

– Н-да-а-а, – огляделся Василич, – ремонт и переезд – хуже пожара.

– Два переезда – один пожар! – отозвался Варлам, отыскивая в кармане ключи. – Да уж наездились по съёмным-то углам!