Мокрая вода

Василич надолго задумался.

– Непростая тема. Пожалуй – да! Только не сразу к этому пришёл, через испытания. – Налил водки. – Не утомил россказнями?

– Нет! Интересный рассказ, непридуманный!

Чокнулись, выпили. Уже и не забирает, не водка – водица. Мокрая! Но голова – ясная.

– Водка – пятновыводитель памяти, – сказал Василич и продолжил рассказ.

– Пришла к нам новая сотрудница. И начало меня – половинить. Умом понимаю, а в душе – ураган. Никто так и не узнал. Только выйду с псом на прогулку, поговорю с ним, как с другом, поделюсь. А он вздохнёт понятливо, по-человечьи, переступит с лапы на лапу. Башку опустит красивую, породистую, завиноватится. Потом вскинет взгляд, спросит молча: чем тебе помочь, друг? Держись и думай – крепко!

А потом у него – обширный инфаркт. Это у собаки-то! Жена позвонила, примчался я домой, а он словно придремал у края ковра. Опоздал я. Обнял его, потом встал у окна – слёз не могу сдержать, сердце заходится, трясёт меня. Опять – потеря!

На девятый день он пришёл ко мне во сне. Проснулся, лежу, думаю – это он меня собой заслонил и спас от беды. Мысленно попросил у него прощения, да так до утра и не смог заснуть.

Понял я – слишком дорога она мне, жёнка моя, чтобы разочаровывать её по жизни. Хотя бы одного человека сделать счастливым – большое дело!

Я не знаю, где твоя держава,
И не знаю, как сложить заклятье,
Чтобы снова потерять мне право
На твоё дыханье, руки, платье.[5]

– Ты бы мемуары смог написать! – сказал Боб.

– Одно дело – вот так, под рюмочку, а записать – это же другой жанр совсем! Это уж когда я совсем бегать не смогу, куплю пачку белой бумаги, ручку и попробую!

Засобирался Василич, кардиган чёрный надел. Боб ему стишок сочинил по случаю Нового года:

Мне не страшны морозы и метели,
Превратности дороги, ураган.
Уютно на душе, и тело согревает,
Подаренный женою кардиган!

Василичу понравилось.

Он пообещал передать жене, когда она от дочери из Дублина вернется.

Распростился и поехал к себе в Печатники.

* * *

Глубокая ночь, а сон пропал. В доме тишина: полегли последние воины праздничных баталий! Боб закинул руки за голову.

Он звонит по вечерам.
Должно быть, проверяет:
Жив я или нет?
Будто дверь в никуда отворяет,
Чтобы удостовериться –
Ведь я же говорил ещё тогда,
Что он уйдёт отсюда – навсегда!
И настойчиво кого-то убеждает:
– Я же говорил – умрёт!
Вот только не знал – когда!

В своём пиру похмелье! И упал в глубокую ямину сна.

ООО «МИЛ»

Митяй, как только «откинулся», сходу включился в работу. Место для офиса искал долго, но не зря. На печально знаменитой Лесной улице присмотрел большой «муравейник», что-то странно напоминающий. Переходы из одной половины в другую. Два внутренних дворика. Стоп! Это же тюряга! – осенило его.

Действительно, раньше здесь была женская тюрьма, но её перевели за город. Здание «прихватизировали» сделали евроремонт.

Митяй засмеялся: «Да! Вся жизнь – тюрьма, а не театр. Театр – вечером, и то не всегда. Потом – в камеру!».

Он мог скрыться из этого лабиринта от любого ОМОНа за полминуты, с закрытыми глазами. Это и определило его выбор.

Сторговал две комнаты на третьем этаже. По учредительным бумагам фирма называлась «МИЛ». Расшифровывалось это – «Мы Ищем Лохов». Или нет – «Митяй и Лохи»: так интересней, вроде аттракциона «Братья Запашные и тигры»!

Любил он скрытый смысл, тайные знаки, мистику, приметы, многозначительные недосказки и иносказательные намёки.

Далее эта самая «МИЛ» заключала договор со своей же компанией «НКВД» на проведение маркетинга, мониторинга, пиар-кампании, создание креатива – и ещё восемь бочек арестантов, конечной целью чего была добровольная сдача этими самыми лохами денежек!

А уже «НКВД» заключила договора с семью фирмами-исполнителями. Получился вариант коллективной ответственности. То есть – полной безответственности, как в своё время в Политбюро.

Надо было донести простую, как мычание, мысль – не хрена прятать деньги в старых колготках, по подвалам, в ножках столов и стульев, в банках стеклянных на даче! Пусть бабки – работают! Вот главный лозунг! Смысл, цель и задача!