Мокрая вода

– Погибни, день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: зачался человек! В глазах моих темно, ибо душа связана с телом, как ночь и день, как дочь и сын, и я один не вижу их, как глаз своих – человек; день тот да будет тьмою; да не взыщет его Бог свыше, и да не воссияет над ним свет! Да омрачит его тьма и тень смертная, да обложит его туча, да страшатся его, как палящего зноя! Да будет у человека две смерти – восход и закат; у дня две смерти – рожденье и смерть. Душа моя не умерла, только спит в теле, способном разбудить в ней левиафана. Для чего не умер я, выходя из утробы? Зачем приняли меня колени? Зачем было мне сосать сосцы? На что дан страдальцу свет, и жизнь – огорчённым душою, которые ждут смерти, и нет её, которые вырыли бы её охотнее, нежели клад, обрадовались бы до восторга, восхитились бы, что нашли гроб? На что дан свет человеку, чей путь закрыт, и кого Бог окружил мраком? Вздохи мои предупреждают хлеб мой, и стоны мои льются, как вода.

Ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне. Нет мне мира, нет покоя, нет отрады: постигло несчастье. Тело пришло к душе – и солнце взошло над землёй, как звезда; душа пришла к телу – и земля взошла над солнцем, как свастика…

Молодой мужчина переходит по перрону из одной двери вагона в другую. Дошёл до меня, встал сзади. Южная внешность, настороженный. Сумка заплечная, с полувзгляда заметно – тяжёлая.

Странно он себя ведёт, подозрительно. Да мало ли странностей в метро? Капряжение, поля электромагнитные, шум, вибрация, вестибулярка отключается. Духота. Надо сосчитать пульс, отвлечься, успокоиться.

Очень себя неуютно почувствовал. Некстати вспомнил мемориальную табличку у входа на станцию «Рижская».

Час пик. Замкнутая труба тоннеля. Вагон заполнен под завязку, свободного пространства почти нет. И руки, руки, руки, такие разные – вскинутые на поручни, вверх, словно заслониться хотят. Так держат руку, когда смотрят на солнце, защищаясь.

Взрыв. Скруглило вагон, расколбасило по форме тоннеля.

Ударная волна. Пламя вбрасывается, мчится, распространяется над головами.

Вагон сгорает за двенадцать минут.

Машинист начинает экстренное торможение.

Наверху – ужас из-за отсутствия точной информации.

Машинист созывает выживших. Начинает перекличку, чтобы приободрить людей:

есть кто-то разумный, кто знает и поможет.

Остальных Харон перевезёт на другой берег. Машинист на реке Лета. Вернётся назад, подождёт ещё кого-нибудь? Или одной ладьи хватит на всех?

Промучился остановку. И такая была радость, когда вышел этот мужчина!

Выскочил, сыну позвонил на мобильный телефон. Он удивился, но, видно, по голосу понял моё состояние.

– Что случилось, пап? – встревожился.

Успокаиваюсь сразу. Только слабость, ноги ватные.

– Нормалёк, сын, всё в порядке! – Соскучился. Ты-то как? – и счастливо смеюсь.

– Ништяк, к выпускным экзаменам готовлюсь, аглицкий долблю! На иняз собираюсь. – Весёлое несчастье в голосе.

– Молодец! Может, немецким заняться? Я бы помог… А – мама, как она?