Моя жизнь. Записки суфражистки

Я начала с возражения против некоторых замечаний, сделанных мистером Бодкином в его речи и касавшихся меня лично. Он обрисовал меня так, будто я представляю из себя женщину, разъезжающую в автомобиле и подстрекающую других женщин совершать действия, которые влекут за собой тюремное заключение и большие страдания, тогда как я сама, находя, пожалуй, в этом своего рода оригинальное удовольствие, нахожусь в безопасности или полагаю, что нахожусь в безопасности от серьезных последствий. Я сказала, что мистеру Бодкину отлично известно, что я разделяла все опасности, каким подвергались другие женщины, что я три раза была в тюрьме, отбыв два приговора полностью и пользуясь режимом обыкновенных уголовных преступников, т. е. обыскивалась, носила тюремную одежду, ела тюремную пищу, помещалась в одиночной камере и подчинялась всем возмутительным правилам, каким обязаны подчиняться женщины, совершившие в Англии преступление. Я полагала, что должна заявить, что не имею и никогда не имела собственного автомобиля. Я полагала нужным указать на это потому, что подобные инсинуации по поводу роскоши, в которой я будто бы живу на средства членов ЖСПС, делались не только прокурором в суде, но и членами правительства в Палате Общин. Автомобиль, в котором я иногда ездила, принадлежал организации и служил для общей пропагандистской работы. В этом автомобиле, а также в автомобилях своих друзей я разъезжала, посещая различные местности для чтения лекций и агитации в интересах женского движения. Равным образом неверно, будто некоторые из нас зарабатывают на движении в пользу женского равноправия от 1000 до 1500 фунтов в год, как это утверждалось во время прений в Палате Общин, когда ее члены пытались придумать, как подавить милитантство. Ни одна женщина в нашей организации не имеет такого дохода или мало-мальски близкого к нему. Что касается меня лично, то я пожертвовала значительной частью своего дохода, чтобы пользоваться свободой делать в движении то, что я считала своим долгом.

Обратившись затем к своей защите, я указала суду, что серьезным является такое положение вещей, когда значительное количество достойных уважения и воспитанных в уважении к закону людей, людей безукоризненной жизни, доходят до того, что начинают презирать закон, приходят к убеждению в своем праве нарушать его. «Правительство покоится на признании закона, на уважении к нему, и я серьезно говорю вам, милорд и господа присяжные, что женщины интеллигентные, женщины хорошего воспитания и безупречной жизни уже много лет как перестали уважать законы нашей страны. Это несомненный факт, и когда вы подумаете об отношении этих законов к женщинам, вы не станете ему удивляться».

С некоторой подробностью я обозрела эти законы, в силу которых судьи могли отправить меня, в случае признания виновной, на 14 лет в тюрьму, тогда как максимальное наказание за преступления самого возмутительного свойства против девочек и молоденьких девушек определялось ими только в размере двухлетнего тюремного заключения. Законы о наследовании, о разводе, об опеке над детьми, скандально несправедливые по отношению к женщинам, я бегло очертила и прибавила, что не только эти и другие законы, но и применение их так далеки от справедливости, что женщины почувствовали, что они должны быть допущены к оздоровлению всего положения.