Моя жизнь. Том II

С последним я познакомился сейчас же по прибытии в Париж, в сентябре минувшего года. Это произошло при не совсем обыкновенных, но очень приятных обстоятельствах. Чтобы получить свою мебель, высланную из Цюриха, мне пришлось отправиться на таможню. Там меня направили к бледному, бедно одетому, но очень живому молодому человеку. Когда я назвал ему свое имя, он прервал меня с энтузиазмом: «O, je connais bien Mr Richard Wagner, puisque j’ai son portrait suspendu au-dessus de mon piano»[447]. Страшно удивленный, я стал его расспрашивать и узнал, что основательное изучение клавираусцугов моих опер сделало его моим восторженным почитателем. После того как он с предупредительной любезностью дал мне покончить с неприятными делами на таможне, он выразил готовность посетить меня на дому. Он сдержал слово, и я имел случай ближе ознакомиться с жалким положением этого бедного человека, проявлявшего, насколько я мог об этом судить, признаки благородного поэтического дарования. Он рассказал мне, между прочим, что хотел пробиться, играя на скрипке в оркестре маленьких театров. Но попытки эти дали такие печальные во всех отношениях результаты, что из чувства долга перед семьей (он был женат) он счел себя вынужденным предпочесть скромное, но связанное с постоянным жалованьем и надеждами на повышение место в конторе. Я имел возможность убедиться в его действительном знакомстве с моей музыкой. Как он уверял меня, она была для него единственным утешением в его невеселой жизни. О его поэтических работах Гасперини и другие компетентные лица могли мне сказать только одно, что стихи его, во всяком случае, прекрасны. Думая о переводе «Тангейзера», я мысленно останавливался на нем. Ввиду того что единственное препятствие, которое мешало ему взяться за работу – незнание немецкого языка, устранялось сотрудничеством с Линдау, приходилось идти на комбинацию с последним.

370

Прежде всего мы решили сделать прозаический перевод всего сюжета при помощи одного Линдау. Но прошло много времени, пока мне удалось получить этот перевод. Причина такого замедления объяснилась только впоследствии: Линдау не был в состоянии сделать даже такую сухую работу и навязал ее одному бедняку-французу, понимавшему по-немецки. Он обещал ему гонорар, который рисовался ему в перспективе. С течением времени он надеялся выудить его у меня силой. Несколько главных строф моей поэмы Рош переложил на стихи, которые мне очень понравились. С этими образчиками талантов моих сотрудников я отправился к Руайе, желая заручиться его согласием заказать им эту работу. Руайе был не особенно доволен, что я остановил свой выбор на неизвестных молодых людях. Но я настаивал на том, что надо довести испытание до конца.

Убедившись в полной неспособности Линдау выполнить эту задачу, но твердо решив ни в каком случае не отнимать ее у Роша, я сам деятельнейшим образом приступил к работе. Часто они просиживали у меня по четыре часа, придумывая несколько стихов. Обыкновенно я испытывал в таких случаях сильное искушение вышвырнуть за дверь Линдау, который не обнаруживал ни малейшего понимания немецкого текста, что, однако, не мешало ему поминутно выскакивать с самыми бесстыдными предложениями. И только потому что я не знал, как иначе сохранить за Рошем его участие в работе, я продолжал держаться бессмысленной комбинации, несмотря на то что бешенство клокотало во мне все с большей и большей силой.

Так тянулось несколько месяцев. Мне часто приходилось общаться с Руайе по поводу приготовлений к постановке «Тангейзера», главным образом по поводу распределения ролей. Казалось странным, что директор не предложил мне ни одного из певцов Парижской оперы. Правда, все они были и мне самому несимпатичны, за исключением г-жи Гемар[448], которой я охотно поручил бы роль Венеры. Но по каким-то непонятным причинам мне отказывали в ее участии. Желая добросовестно ознакомиться с существующим составом труппы, я несколько раз присутствовал на представлениях таких опер, как «Фаворитка», «Трубадур», «Семирамида». При этом внутренний голос настойчиво твердил мне, что я попал на ложный путь, и, возвращаясь домой, я всякий раз чувствовал решимость отказаться от всего предприятия. Но меня все снова и снова соблазняло искреннее чистосердечие, с каким Руайе, исполняя возложенное на него полномочие, предлагал привлечь певцов, каких я только пожелаю.