Моя жизнь и стремление. Автобиография

Моя работа заключалась в том, чтобы определить статистические данные, проверить их надежность, сопоставить, сравнить и затем получить от них результаты. Это было само по себе очень трудным, изнурительным и явно скучным занятием с безжизненными цифрами. Но вот объединить эти фигуры в целое, вдохнуть в них жизнь и душу, дать им язык, это уже было чрезвычайно интересно, и я могу сказать, что я очень многому там научился, и что эта работа в тихой одинокой камере продвинула меня намного дальше в отношении человеческой психологии, чего я бы когда-либо достиг без этого заключения.

Любезный Гелл продвинулся намного дальше в отношении человеческой психологии, чем я вообще сумел бы без этого заточения.

Само собой разумеется, что в моем распоряжении были только самые лучшие и надежные документы.

И меня осеняли очень странные озарения. Я заглянул в самые глубины человеческой жизни и увидел вещи, которые другим никогда не увидеть, потому что они просто не замечают их.

Тогда я понял, что бабушкина сказка говорит правду, что есть Джиннистан и Ардистан, этическое Высокогорье и этическая низменность, и что основное движение, в чем все мы должны участвовать, идет не сверху вниз, а снизу вверх, до самой вершины, до освобождения от греха, вверх, к благородному человечеству.

Это знание стало для меня величайшим благословением, оно меня и также и освободило.

Я слышал внутри себя кричащие голоса, о которых я упоминал ранее, в камере. Я боролся с ними и всегда заставлял их умолкнуть.

Они возвращались; их можно было услышать снова, но с более длительными интервалами, пока я, наконец, не смог предположить, что они замолчали полностью и навсегда.

Я также должен был управлять библиотекой заключенных, и служебная библиотека также была открыта для меня. Работы последней касались не только уголовного права и исполнения приговоров, но были представлены все науки. Я не только читал эти восхитительные, содержательные книги, но изучая их, многому из них научился.

И мне были доступны не только работы институциональных библиотек, но они также были готовы сделать их доступными для меня и за пределами страны.

У меня была непреодолимая потребность максимально использовать тишину и уединение камеры для моего интеллектуального развития, и чиновники с удовольствием помогали мне любым способом, который не противоречил институциональным законам.

Так преобразился для меня период наказания, превратившись в период учебы, благодаря большой библиотеке и большим возможностям для углубленного изучения, чем студент колледжа когда-либо мог бы найти на свободе. Я расскажу дальше об этой огромной, бесценной пользе, которую принесло мне заключение.

Даже сегодня я особенно благодарен за то, что мне не запрещали изучать грамматику иностранных языков и, таким образом, позволили заложить верную основу для моей дальнейшей работы о путешествиях, которые, как хорошо известно, вовсе не являются прогулкой, а должны представлять собой совершенно другой, пока еще неразвитый жанр.

Но пока что я не собираюсь распространяться об этих моих исследованиях, и я здесь единственно и собственно, для того, чтобы иметь дело с тем фактом, что вверенная мне администрацией библиотека заключенных дала мне возможность сделать очень важные наблюдения и выводы, под чьим влиянием мои произведения стали тем, чем они стали.

Если я утверждаю, что я познал литературные потребности, или, скажем так, потребности народной души в чтении, то я прошу вас отнестись к этому утверждению серьезно.

Не следует утверждать, что каждый публичный библиотекарь или каждый кредитный библиотекарь (часть системы «Немецкие кредитные библиотеки» — прим. перевод.) могут иметь точно такой же опыт, поскольку это неправда.

Читатель на свободе и читатель в заключении — две очень разные фигуры. В последнем случае чтение может стать почти духовной потребностью существования.

Ее суть переворачивается, она перевернута. Внешняя личность утратила свою значимость в условиях институциональной дисциплины, возникает внутренняя.

И именно это должно быть официально признано должностными лицами, институциональным образованием, если по-человечески великой, гуманной целью наказания является достижение морального возвышения, облагораживания и примирения общества и так называемого преступника, которые друг против друга согрешили.