Моя жизнь — что это было?

Я металась, места себе не находила от предчувствия беды и от того, что я должна была уехать. Ведь было несколько месяцев мучительных оформлений моей поездки, были потрачены деньги — с одной стороны. А, если я останусь, откажусь и не поеду, и всё обойдется — ведь я не могла по-настоящему поверить в скорую смерть матери, с которой прожила вместе 48 лет! — то я лишусь возможности хотя бы лекарства хорошие ей привезти оттуда, и много чего ещё очень дефицитного или просто отсутствующего в стране. Ведь шёл 90-й год и всё было уже плохо, (хотя ужас, ужас наступил в следующем году).

В общем, я поехала. Поехала, взяв обратный билет на поезд так, чтобы через 19 дней уже быть в Москве (получалось всего 12 дней в Испании). Я попросила Лёню (двоюродного брата) в моё отсутствие свозить маму на машине на прием к какому-то важному специалисту, но мы получили его невнятное мнение, что это «может быть цирроз». Я звонила из Испании, используя любую возможность, т.е. в каждый свой визит к кому-то я просила позвонить в Москву. Я всё надеялась на чудо, но каждый раз я слышала её слабый голос, говорящий мне, что чудо не наступало. И я сильно терзалась. Не спала, а как-то в центре Мадрида на прогулке мне стало плохо, и я еле добралась до дома. В общем, поездка была печальной и единственным ее оправданием были лекарства, которыми меня снабдили друзья, и всякие соки, и фрукты, которыми я надеялась подкормить маму. На вокзале меня встретила т. Валя (мамина подруга молодости) и сказала, что мама уже слегла, почти не встаёт, она без сил. Это было 17 апреля.

Я приехала домой, мама лежала, я обнимала её и плакала. Юли, как обычно, не было дома. Привезенные соки пригодились, но аппетита у неё не было никакого, а тошнота подступала всё сильнее и чаще. Я вызвала онколога из онкодиспансера, он, осмотрев маму, прошел в кухню и там сказал мне, что у неё уже 4я степень рака поджелудочной железы, метастазы. Это был приговор. Я пыталась звонить и искать знахарок, но мама отказывалась от сомнительных методов лечения. Для меня вопрос стоял уже в том, как облегчить её страдания. Я поехала в больницу на ул. Вавилова, где лежат онкобольные, по дороге я была, как в страшном сне, мне казалось, что это какое-то наваждение, не может же случиться то, что нельзя пережить, нет, не может, и как же так, а что же я буду делать без неё? Вот как будто дыхание чего-то страшного приближалось, а я не в силах была его отвратить! Приехала я тогда в эту больницу, зашла в отделение тяжелых онкобольных, увидела их, и, как сейчас, стоят передо мной глаза одного ещё не старого мужчины — какая безнадёга была в этих глазах! И решила, что нет, сюда я маму не повезу (хотя не факт, что туда было бы легко устроить, но я знала, что, если б было очень нужно, я своего добилась бы, пробила!) Но мне было не нужно.

Я ухаживала за мамой, ночью она часто звала, а мне, как нарочно, страшно хотелось спать, конечно, я здорово недосыпала, но это было неважно. Склонялась перед ней на коленях, просила у неё прощения за всё, всё, что я ей принесла, она улыбалась через силу и гладила меня по голове… Я делала ей уколы, но сильных болей у неё не было, была рвота и слабость. Наступило 1мая, а у нас сильно топили, батарея была огненная, и ей было тяжело. Я попробовала батарею отключить, но пришли из ЖЭКа, сказали, что соседи пожаловались — им холодно (?!), и заставили включить батарею. Маме сделалось хуже, и я вызвала неотложку. Приехала неотложка, и в ней был врач, который уже к нам приезжал как-то раньше, и я попросила его отвезти маму в больницу, в обычную больницу. Что-то ему дала, он согласился, но сказал, что не гарантирует, что её не завернут обратно. Мы поехали, привёз он нас в 54 б-цу, что в Черкизово, там маму приняла врач, приятная толковая женщина, которая мне сказала, что маме осталась неделя жизни, но что она её возьмёт в терапию, т.к. у неё «есть температура и признаки простуды».

С того дня я почти не вылезала из больницы, иногда меня сменяла Юля, на ночь я уезжала, а в 8—8:30 я была у мамы. Когда её мучили боли, ей кололи морфий, который врач брала где-то, т.к. я делала ей какие-то подношения, а вообще и с лекарствами, и с простынями и прочим был мрак! Приехал Франсиско из Калининграда, чтоб навестить маму. Как-то мама, глядя на нас с Юлей, спросила сквозь силу: «Как же вы будете жить без меня теперь?» Я сказала: «Разменяем квартиру». (Ох, вот только прямо сейчас, когда я пишу эти строки, я подумала: а ведь мама до конца, может, надеялась, что сможет выздороветь; ведь она произносила как-то, что, похоже, у неё гепатит С или цирроз печени, а я ответила ей так, что ей стало понятно, что это конец)…