Моя жизнь

Руководил кампанией Ли Уильямс, его помощником был молодой, но уже достаточно опытный политик Джим Макдугал (участник дела «Уайтуотер»), возглавлявший офис сенатора Фулбрайта в Литл-Роке. Он был старомодным популистом с отличными ораторскими способностями и вкладывал всю свою душу в работу на глубоко уважаемого им Фулбрайта.

Джим и Ли решили изменить имидж сенатора и сделать из него «простака Билла», этакого коренного арканзасца в клетчатой рубахе. В таком виде сенатор предстал во всех печатных агитационных материалах и в большинстве телевизионных роликов, хотя, думаю, ему самому это не слишком нравилось, поскольку на других избирательных мероприятиях он все же, как правило, появлялся в костюме. Чтобы сделать этот придуманный образ более убедительным, сенатор решил совершить поездку по маленьким городкам штата в сопровождении одного лишь шофера и с черной записной книжкой. В ней были перечислены имена прежних сторонников сенатора, подобранные Паркером Уэстбруком, одним из сотрудников его аппарата, который, казалось, знал в Арканзасе всех, кто хоть немного интересовался политикой. Поскольку предыдущая избирательная кампания проходила шесть лет назад, оставалось только надеяться, что люди, включенные в список, до сих пор живы и здоровы.

Ли Уильямс предложил мне несколько дней повозить сенатора по юго-западным районам Арканзаса, и я ухватился за эту возможность. Мне очень нравился Фулбрайт, и я был глубоко признателен ему за его рекомендательное письмо в комитет Родса, а кроме того, хотел побольше узнать о настроениях жителей небольших городков Арканзаса. Их совсем не коснулась поднявшаяся в крупных городах волна насилия и антивоенных демонстраций, тем не менее дети многих из них воевали во Вьетнаме.

В один из таких городков мы прибыли в сопровождении съемочной группы национальной телекомпании. Припарковавшись, мы вошли в магазин, где фермеры покупали фураж для скота. Под объективами камер Фулбрайт пожал руку пожилому человеку в рабочем комбинезоне и спросил его, отдаст ли он за него свой голос. Тот ответил, что не отдаст, поскольку Фулбрайт не ведет борьбу против «комми» и в конце концов позволит им «захватить страну». Фулбрайт устроился прямо на мешках с фуражом и завел разговор с находившимися в магазине людьми. Он сказал, что обязательно боролся бы с коммунистами в стране, если бы знал, где они. «Да они повсюду», — отвечал его собеседник. «В самом деле? Вы можете показать мне хотя бы одного? Я вот все осмотрел, но что-то никого не заметил». Было забавно наблюдать за спектаклем, разыгрываемым Фулбрайтом. Однако тот человек принимал все за чистую монету. Не сомневаюсь, что телезрители получили от шоу большое удовольствие, однако то, что произошло потом, несколько меня обеспокоило. В глазах у пожилого фермера мелькнуло отчуждение. То, что ему не удалось найти ни одного «комми», уже не имело значения. Он утратил доверие к Фулбрайту, и теперь никакими разговорами невозможно было разрушить выросшую между ним и нами стену. Оставалось лишь надеяться, что в том городке и сотнях других подобных ему остались избиратели, до которых еще можно было достучаться.

Несмотря на инцидент в магазине, Фулбрайт был уверен, что избиратели в маленьких городах по большей части люди разумные, прагматичные и справедливые. На его взгляд, у них было еще достаточно времени, чтобы как следует все обдумать, и они не могли стать легкой добычей для его соперников из числа представителей правого крыла. Однако через два дня, в течение которых мы переезжали из города в город, где все белые избиратели, казалось, поддерживали Джорджа Уоллеса, у меня уже не было такой уверенности. Потом мы отправились в Сентер-Пойнт, где произошла самая памятная в моей жизни и политической карьере встреча. Сентер-Пойнт — населенный пункт с двумя сотнями жителей. В черной записной книжке значилось имя Во Риса, давнего сторонника Фулбрайта, жившего в самом хорошем доме. Во времена, предшествующие появлению телевизионной рекламы, в большинстве арканзасских городков имелся свой Во Рис. За пару недель до голосования люди начинали спрашивать: «А за кого голосует Бо?» Очень скоро его выбор становился известен, и это, бывало, приносило до двух третей голосов, а то и больше.