Моя рыжая проблема 1-2

Я никогда не была в космосе, но сразу поняла — это он, там, за огромным прозрачным экраном. И что вон то, красно-зелёно-голубое, заслоняющее полнеба, — планета. Тейт не запомнил, почему он вдруг осознал свои действия, почему упёрся, закрылся, перестал воспринимать приказы людей в блестящих одеждах. Может, потому что ему понравились переливы цветов, там, внизу; может, в какой-то момент точка циклона за экраном напомнила подмигивающий глаз. Однако подсознание отчётливо сохранило фразу женщины, которая в первый и в последний раз наклонилась к нему и взяла за руку:

"Этого пора утилизировать".

Если бы в ту самую секунду мир вокруг не изменился разительно, если бы внезапно станция не исчезла — Тейт бы уничтожил её сам. Вместе с собой и с той женщиной, что держала его за руку.

Меня скрючило от слёз; горло свело. Я уткнулась Эрнану в плечо, позволяя обнимать себя, и даже не сразу осознала, что с неба льёт как из ведра.

— Он это помнит, твой Танеси Тейт, — тихо произнёс дядя, поглаживая меня по волосам. — Задвинул в самый дальний угол сознания, но не выкинул. Это будет влиять на него — всегда.

— Я…

Мне необходимо было сказать что-то в ответ, возразить, хотя бы перебить… Но знание присушило язык к нёбу, сковало горло немотой.

— Он уже принял однажды самое важное решение в своей жизни, Трикси. И если когда-либо возникнет другая ситуация, безнадёжная или невыносимая, он доведёт задуманное до конца. С другим местом, с другими людьми… И больше всего я боюсь, что ты в тот момент окажешься рядом с ним.

Эрнану не требовалось ничего объяснять. Я и сама прекрасно всё понимала. Шрах, да если бы кто-то из моих близких связался бы вот с такой живой бомбой, я бы употребила все силы, чтобы растащить их по противоположным точкам планеты. Или вообще по разным вселенным. Даже если бы это значило обречь себя на вечную ненависть со стороны спасаемых…

Но Тейта я оставить не могла. Даже сейчас.

— Ну-ну, — мстительно ущипнул меня за мочку уха Эрнан. — Не надо делать из меня злодея. Я не собираюсь разлучать вас. Я знаю, что такое любовь. Но любить — не значит закрывать глаза. Если ты хочешь быть рядом с ним, то будь правильно.

Правильно, значит…

Дыхание у меня выровнялось.

— То есть питомец…

— Детские дразнилки — не мой конёк, Трикси, — усмехнулся Эрнан. — А тебе пора привыкать новой роли. Хозяин чудовища — как звучит?

— Отвратительно.

— Вот поэтому остановимся лучше на "трудном питомце".

Честное слово, я не хотела — но расхохоталась.

— У тебя кошмарное чувство юмора.

— Я бы сказал, что моё чувство юмора для понимания требует идентичного с носителем культурного контекста, — занудным профессорским тоном отозвался дядя Эрнан. — А при малейших расхождениях с аудиторией — приводит к катастрофе. Я тебе не рассказывал, почему женился в семнадцать лет? Нет? Как-нибудь мы вернёмся к этой поучительной истории. А до тех пор просто запомни: никогда не используй сарказм, когда со вспыльчивой блондинкой-телекинетиком обсуждаешь планы на вечер.

Наверное, я бы всё-таки задала сакраментальный вопрос, и Эрнан бы через некоторое время поведал страшную тайну: как невзрачный коротышка охмурил Глэм Арман, "королеву университета", красотку на два года старше. Не позволил рыжий — он вынырнул из подземелья, сграбастал нас, уже до нитки промокших, за воротники и молча поволок в купальни.

— Трикси в первый день в Лагоне съела пищу, которая для неё оказалась ядовитая, и потом три дня умирала, — жизнерадостно пояснил он, запихивая Эрнана в бочку с нагретой водой прямо в одежде. — Кагечи Ро мне сказал, что это было очень глупо. А ты хочешь заболеть даже без ядовитой еды? Чтоб ещё глупее?

— У меня иммуни… — возмутился Эрнан, хватаясь руками за края бочки, но рыжий мстительно надавил ему на голову, заставляя нырнуть, и закончил речь с откровенным злорадством:

— Не выйдет. Дурак здесь я.

Готова спорить, что пусть он и не знал, что такое "питомец", но прекрасно всё понял по интонациям и слегка обиделся.

Ну, или сделал вид, что обиделся — это более вероятно, учитывая его характер.

В любом случае, получилось смешно.

Потом мы поужинали втроём. Я намеревалась расспросить Эрнана о маме, об отце, о Лоран… Меня обуревали двойственные чувства: хотелось наверняка знать, что там, дома, всё хорошо, никто не заболел с горя после моего исчезновения и не свихнулся, что они погоревали — но пережили. И одновременно узнать об этом было бы… обидно, пожалуй. Ведь человек всегда кажется себе самому центром мира, единственным зрителем, перед которым разыгрывается увлекательное представление. Выйдешь за дверь — и актёры застынут.

А потом выясняется, что жизнь продолжается и без тебя.