Моя рыжая проблема 1-2

Я не знала тонкостей культурного подтекста происходящего и не имела полного представления о правилах, но зато уже поняла кое-что о характере Ригуми Шаа и о диковатой жестокости порядков в Лагоне. Самым разумным было бы сидеть тихо и помалкивать, особенно когда Итасэ всем своим покорным видом сигнализирует — включи инстинкт самосохранения, потерпи, я прикрою, я всё возьму на себя…

Но это было несправедливо.

Лагон научил меня выживать любой ценой, да; но ещё он научил тому, что есть вещи, которыми нельзя жертвовать, даже ради собственной безопасности… нет, особенно ради собственной безопасности и комфорта.

— Но я осталась жива — и не пострадала.

Ригуми перестал утюжить Итасэ взглядом и обернулся ко мне. Мир вокруг дрогнул, словно смещаясь на долю градуса.

— И что ещё ты хочешь сказать?

В горле у меня пересохло.

— Хочу… извиниться. Я ещё не очень хорошо понимаю, какое поведение в Лагоне допустимо, а какое — нет, но сейчас догадываюсь, что мне следовало бы молчать, — начала я. Ладно, честность — не худшая политика, возможно, стоит сразу дать понять, что я не нахальничаю, как Тейт, а просто не вполне хорошо чувствую рамки дозволенного. — Разрешение выйти из Лагона мне дал мастер Эфанга. Полагаю, мне следовало обратиться к вам, мастер Ригуми…

Он сузил глаза.

— Шаа-кан. Мы ведь здесь почти семья.

Ох-хо… Похоже, мы бродим по минному полю. Я думала, что Ригуми просто подражает в обращении с учениками Оро-Ичу, который, как намекал Эфанга, раньше имел привычку общаться с младшими исключительно на "ты вежливое". А оказывается, там в основе довольно опасные воспоминания о погибшей жене и о сыне, а мастерская — в значительной степени компенсация семьи, замещение…

Нет, сейчас об этом размышлять нельзя. Не время.

— Полагаю, мне следовало обратиться за разрешением к тебе, Шаа-кан, — поправилась я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Но в тот момент для меня важнее всего было догнать Тейта. Я собиралась уйти вовсе без разрешения и хорошо понимала, что мои шансы выжить в горах невелики.

— И всё же ты ушла, Трикси-кан. Несмотря на все риски.

Я сглотнула. Ригуми слушает меня, но он по-прежнему зациклен на своих чувствах, на уже принятом решении, которое явно не нравится ни ему самому, ни Итасэ… Значит, надо бить в уязвимую точку.

— Тейт для меня сейчас — всё, — спокойно сказала я, распахивая разум и вспышкой выбрасывая вовне воспоминания о моих чувствах после поединка, об одиночестве, о страхе потери, о непереносимой боли… о любви, которая давала силы и уверенность, чтобы к шраху свернуть все эти смертельно опасные горы. Ригуми Шаа захлебнулся вздохом, а потом задышал мелко и часто. — Я до сих пор не могу понять, что для меня важнее: родной мир, семья, прежние узы — или Танеси Тейт. Наверное, я смогла бы выжить и без него, как живу теперь вне своего мира. Наверное, даже смогла бы стать счастливой — однажды. Но я бы себе никогда не простила, если бы потеряла Тейта из одного только страха нарушить правила. Вы должны… ты должен меня понимать, Шаа-кан, потому что знаешь и что такое любить, что такое терять. И как больно бывает от единственного упущенного шанса.

Он резко побелел; алая краска на губах выцвела, точно они покрылись инеем.

— Уходите немедленно. Трикси-кан, я не желаю тебя видеть в мастерской десять дней. Тебя тоже, Ран-кан.

Итасэ, который последние несколько минут больше напоминал статую из тумана, ожил:

— Это наказание?

— Да. Уходите.

Реальность причудливо извернулась — и выплюнула нас из мастерской, прямо на тёплую, прогретую к полудню землю. Вокруг шелестела хотта; листья бликовали, как пластмассовые. Итасэ ощупал себя — скулы, ключицы, рёбра, подрагивающие колени — и обессиленно растянулся между стеблями травы.

— Надо же, пронесло, — зажмурился он. — Что ты сделала?

Лицо у меня вспыхнуло. Я едва сдержала стон и закрыла глаза ладонями.

— Что, что… Совершила один крайне неэтичный поступок. Нельзя сначала вытаскивать из чужого сознания болезненные воспоминания и комплексы, а потом использовать их как инструмент для манипуляции. Если это не враги, разумеется, а ситуация — не критическая.

Он скосил на меня взгляд. Сейчас, в полутени, его глаза странным образом отражали свет и казались тёмно-тёмно-зелёными, а не чёрно-серыми.

— Для тебя, может, особенной опасности и не было, Трикси-кан, а я ходил по грани.

От него потянуло ментальным холодком.

— Мастер Ригуми склонен к жестоким наказаниям, что ли?

— Вообще-то Шаа весьма терпелив, — откликнулся Итасэ задумчиво. — Но для подмастерьев и старших учеников подвергать младших опасности — табу. И обманывать своего мастера, обещая ему одно, а делая другое — тоже. Ты помнишь каменные столбы в мастерской?

— Сталактиты и сталагмиты? — уточнила я машинально, перекинув ему визуальный образ.